Как я уже писала, в начале войны с Германией Григорий Ефимович лежал раненный Гусевой в Покровском. Он тогда послал его величеству две телеграммы, умоляя «не затевать войны». Он и ранее часто говорил их величествам, что с войной все будет кончено – для России и для них. Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму, и с началом войны, как мне лично казалось, относился к Григорию Ефимовичу холодно. Последний раз государь видел Распутина у меня в доме в Царском Селе, куда по приказанию их величеств я его вызвала. Это было приблизительно за месяц до его убийства. Здесь я лишний раз убедилась, каким пустым вымыслом был пресловутый разговор о желании сепаратного мира, о котором клеветники распространяли молву, указывая, что это желание – то государя, то Распутина – Штюрмера или других. Государь приехал озабоченный и, сев, сказал: «Ну, Григорий, помолись хорошенько: мне кажется, сама природа идет против нас сейчас». Он раcсказал, что из-за снежных заносов не успевают подвозить в Петроград хлеб. Григорий Ефимович ободрил его, сказал, что, главное, не надо заключать мира, так как победит та страна, которая покажет более стойкости и терпения. Государь согласился с этим, заметив, что у него есть сведения, как сейчас плохо с продовольствием и в Германии.
Затем Григорий Ефимович призвал думать о том, как бы обеспечить всех сирот и инвалидов после войны, чтобы «никто не остался обиженным: ведь каждый отдал тебе все, что имел самого дорогого». Когда их величества встали, чтобы проститься с ним, государь попросил, как всегда: «Григорий, перекрести нас всех». «Сегодня ты благослови меня», – ответил Григорий Ефимович, что государь и сделал. Чувствовал ли Распутин, что он видит их в последний раз, не знаю: утверждать, что он предчувствовал события, не могу, хотя то, что он говорил, сбылось. Я лично описываю только то, что слышала и каким видела его. Со своей смертью Распутин ставил в связь большие бедствия для их величеств. Последние месяцы он все ожидал, что его скоро убьют.
Свидетельствую страданиями, которые пережила, что я лично за все годы ничего непристойного о нем не видела и не слыхала, и наоборот, многое из сказанного во время этих бесед помогло мне нести крест поруганья и клеветы, Господом на меня возложенный. Распутина считали и считают злодеем, не имея доказательств его злодеяний. За его бесчисленные прегрешения его убили – без суда, несмотря на то, что самым большим преступникам во всех государствах полагается арест и суд, а уж после – казнь.
Владимир Михайлович Руднев, производивший следствие в период власти Временного правительства, был одним из немногих, кто старался распутать дело о «темных силах» и выставить Распутина в настоящем виде. Но и ему приходилось тяжко: Распутин был убит, а русское общество оказалось психически полностью расстроенно, так что мало кто судил здраво и хладнокровно. В следствии Руднева заметно, как при самых лучших намерениях он часто смешивал показания и свидетельства с личными выводами. Но статья его очень ценна, потому что он единственный имел гражданское мужество ради истины встать на точку зрения здравомыслящего человека, не зараженного стадным инстинктом русского общества в 1917 году.
Он изложил в ней факты, касающиеся Распутина, так, как они казались ему наиболее правдивыми. Честный и беспристрастный судья – Руднев не мог оставаться в Чрезвычайной комиссии, где Муравьев заставлял его действовать против собственных убеждений и совести. Не знаю, писал ли еще кто-нибудь из других членов комиссии.
Я всегда сожалела о том, что Распутина, считая виноватым, не судили как следует, со свидетелями и т. д. Убийство же его – одна из самых темных страниц в истории русского общества, и вопрос о его виновности остается неразрешенным. Но какой бы смертью человек не умер – от рук ли убийц или мирно в собственной постели, от Божьего суда никто не уйдет, и каков бы человек ни был – Господь ему Единый Праведный Судия.