Мне однажды пришлось участвовать в такой комиссии, которая собралась по жалобе студента на преподавателя Римского Права, - классически бездарного доцента Лицея. К ужасу моему экзамен происходил публично: все студенты, бывшие в то время {159} в Лицее, собрались слушать. - С первых же слов мне стало ясно, что студент знает по меньшей мере на четыре или на пять и что доцент, поставивший ему два, совершил явную несправедливость. Но не менее очевидна была для меня и исключительная дерзость тона студента, который держал себя вызывающе, Председательствовавший в нашей комиссии директор вел себя возмутительно: вместо того, чтобы призвать к порядку студента, он его успокаивал. Студента это только подбодряло к дальнейшим выходкам: "Вы требуете, профессор, точной характеристики римских юристов. Но какую же характеристику можно почерпнуть из такого курса, как Ваш. Что он может дать слушателю?" По аудитории пронесся злорадный смех. - Конец экзамена ознаменовался беспредельной бестактностью со стороны директора. Вместо того, чтобы удалиться в другую комнату для суждений об экзамене, он начал тут же при студентах спрашивать нас относительно балла, каким мы оценивали знания студента. Опрос начался с меня, как младшего. Я был вынужден сказать, что оцениваю это знание отметкою четыре. К моему мнению присоединились все прочие, кроме самого доцента, на которого была подана жалоба. Раздался оглушительный апплодисмент. - Доцент был бледен, а директор - чрезвычайно доволен. "Знаете что, Сергей Михайлович, посадите его в карцер," сказал я ему потом наедине. "Как, за что?" - "Да разве Вы не заметили необычайную грубость его поведения?" Директор спохватился и испугался, сообразив, что он сделал упущение, за которое ему может "влететь от начальства."- "Знаете что", сказал он мне потом, "я уговорил студента сесть в карцер; он согласился", - "А как же Вы его уговорили?" "Да очень просто, я ему объяснил, что по жалобе профессора на непристойность его поведения ему грозить суд и исключение; А студенты, кстати, после экзамена теперь {160} все разъезжаются. Шуметь то некому. - Вот он и согласился сесть в карцер."
Студент оказался милостив к начальству и директор был этим обрадован. Такова была у нас в Лицеe школьная дисциплина.
Когда среди нашего студенчества встречались люди с умственными запросами и жаждою знания, отношение их к таким профессорам могло быть только беспощадно жестоким. Если на самом деле оно было в объем добродушным, это объясняется, увы, -совершенно просто: большинство студенчества относились к науке и высшему образованию еще более грубо утилитарно, чем большинство профессоров.
Шкурники, которые ищут в высшем учебном заведении только диплома, имеются везде в достаточном количестве. Мне приходилось их встречать потом во множестве в университетах, где я преподавал. - Но нигде они не находились в таком подавляющем изобилии, как в Ярославле.
Оно и понятно. Что могло привлечь молодого человека в захолустный губернский город, находящийся в столь близком соседстве от Москвы с ее университетом? Конечно не наука. - Руководствовавшиеся соображениями научными, - шли в московский университет. В Демидовский юридический Лицей шли по соображениям иного порядка. Когда я в 1886 году начал чтение лекций, там было всего восемьдесят студентов. - Тогда поступали к нам преимущественно местные люди, для которым жизнь в столице отдельно от семьи была не по средствам. Лицей хирел; самое существование его в непосредственной близости от московского юридического факультета казалось бессмыслицей. И вдруг, с 1887 г. начался неожиданно большой приток слушателей. - К нам хлынули все потерпевшие от нового университетского законодательства или испугавшиеся государственного экзамена, который не {161} распространялся на Лицей. - Лицей воспользовался тем, что Министерство Народного Просвещения о нем забыло.
Возобновив лекции осенью 1887 года, я был поражен тем, что вместо двадцати слушателей у меня на первом курсе было целых полтораста, - в огромном большинстве евреев. Это был результат министерского циркуляра, который ввел процентную норму для студентов - евреев в университете и в то же время не упоминал о Лицее. Когда стали поступать еврейские прошения, директор, не имея никаких распоряжений от начальства, сначала всех принимал. Когда же были принято около сотни и прошения продолжали прибывать, он, видя, что Лицей превращается в еврейское учебное заведение, испугался, обратился с запросом в министерство и получил предписание - немедленно прекратить прием. Всего еврейских прошений было подано около трехсот. - Один еврей, который запросил Лицей еще летом о возможности быть принятым и получил ответ "о неимении препятствий", приехал на этом основании в Ярославль из Восточной Сибири; когда, на основании нового распоряжения министерства, ему отказали в приеме, он заявил, что будет искать с Лицея путевые издержки.