Воспоминания

Незадолго до смерти Сергей Иосифович составил список своих работ (Перечислим наиболее крупные из них: "К. Леонтьев в его письмах к о. Иосифу Фуделю", "Наследство Достоевского", "Начало познания Церкви (об о. Павле Флоренском)", "Записки о литургии и церкви", "Славянофильство и церковь". "Путь отцов". "Письма из ссылки". Друзьями и почитателями С. И. Фуделя подготовлено к печати собрание его сочинений в шести томах. Некоторая часть этих текстов, ходивших в самиздате, появилась в западных изданиях. В собрание включены окончательные, наиболее полные авторские редакции. Наследники С. И. Фуделя предоставили право издания его работ "Новому миру"). Он часто возвращался к написанному, вносил исправления и дополнения. Даты в большинстве случаев не ставил, поэтому восстановить точное время написания работ вряд ли удастся; тем не менее, вероятно, кое-что можно уточнить. Очень важно собрать письма Сергея Иосифовича, которые безусловно составляют замечательную часть его духовного наследия. Особенно необходимо воссоздать его биографию. Будем надеяться, что все это довершит время, если будет на то воля Божия.

Протоиерей ВЛАДИМИР ВОРОБЬЕВ

Вспоминая поездку - пятьдесят лет тому назад - в Оптину, приношу это тебе не только как некий итог "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет", но и как знак сердечной моей благодарности за всю прожитую вместе с тобою жизнь.

Вербная суббота 72 года.

Кто-то сказал, что "все забывается, кроме счастья". Как ни тяжелы для человека постигшие его страдания, но по какому-то благому закону они постепенно рассеиваются в душе, и в ней неожиданно остаются - точно острова нетленной радости - только счастливые часы или минуты прошлого. И тогда это прошлое существует вместе с настоящим. Это то, о чем когда-то сказал Батюшков:

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной.

(начальные строки стихотворения К.Н. Батюшкова "Мой гений" (1815). - В.Б.)

Но бывает так, что человек разрушает даже и этот благой закон: он может так приглушить свою душевную чуткость, что голос пережитого счастья будет все больше и больше замирать в пустынях памяти. Когда наступит полная тишина,- очевидно, приближается духовная смерть.

Как ни тяжел последний час, -

Та непонятная для нас

Истома смертного страданья,-

Но для души еще страшней

Следить, как вымирают в ней

Все лучшие воспоминанья.

(Полный текст стихотворения Ф. И. Тютчева (1867). - В.Б.)

I

Почему-то мне хочется начать свои воспоминания с монастыря.

Одни из наиболее верных слов о монастыре я прочел у малоизвестного русского философа XVIII века - Гр. Сковороды. В одном письме он пишет: "Монах есть ученик Христа, во всем уподобляющийся своему Учителю. Ты скажешь: апостол выше монаха. Согласен, но ведь апостол может получиться лишь из монаха. Тот, кто властвует над собой одним, есть монах. Кто же покоряет других, становится апостолом. Христос, пока был в уединении, был монахом" [1].

Истинное монашество есть вечно живое и никогда не прекращающееся первохристианство.

Мои первые воспоминания о монастыре переплетены с первыми детскими радостями и с первым чувством родины. Когда мне было лет пять, отец взял меня с собой в Оптину пустынь. В памяти остались безоблачные летние дни и крестный ход вокруг монастыря, кажется, на Казанскую, когда я почувствовал торжество праздника под голубым небом и среди полей. Есть особое чувство детского благополучия, когда "все хорошо" и "папа с мамой рядом". Вот это чувство живет у меня от этого крестного хода среди полей под широкий монастырский благовест.

Кроме этого помню только улыбку глаз старца Иосифа [2], когда он, стоя среди толпы в своей келье, увидел входящего отца.

Особый мир скита, дорожки среди цветов и деревянная церковь - все это было пережито мной уже во второй приезд в Оптину, а от первого помню еще дорогу в Шамордино, под вечер, в удобной пролетке, - я сижу в ногах у отца, а кругом все те же широкие калужские поля. Какие-то богомолки при встрече с нами кланяются, и отец им отвечает, а я опять охвачен этим чувством детского благополучия.

Потом, до семнадцати - восемнадцати лет, все было у меня связано с другим монастырем, с Зосимовой пустынью. Туда мы ездили часто и чуть ли не всей семьей по нескольку раз в год.

Вот уходит поезд, из которого мы вылезаем в Арсаках по Ярославской ж.д. И так уж тихая станция совсем затихает, и тишина охватывает нас. Знакомая пролетка, и знакомый кучер монах, одетый в какую-то смесь мирского с монашеским, и знакомая лесная дорога, по которой мы устремляемся в еще большую тишину мимо елей и берез и болотистых канав с незабудками.

Природа здесь не та, что в Оптиной,- здесь север, и кругом монастыря густой еловый лес. Удивительно, как раскрывается человеку природа, когда она у церковных стен. Один ряд номеров гостиницы выходил окнами прямо в лес. И вот я помню, как зимой откроешь широкую форточку и чувствуешь запах снегов среди елей и среди такой тишины, которая уму непостижима. Все живое и нетленное и благоухающее чистотой.