Воспоминания

Начальник дивизии, всмотревшись в мою маршировку, пришел в восторг, скомандовал мне «на лево, кругом, — марш», и кричит «хорошо!» я кричу в свою очередь: «рад стараться, ваше превосходительство». Генерал приходить в еще больший восторг и кричит: «браво»; я опять кричу: «рад стараться и проч.». Генерал велит мне маршировать во всю длину выстроеннаго полка, для образца гения моих ног. Дохожу до конца. Командует опять на лево, кругом, марш, что я, конечно, и делаю и, знай себе, откалываю пред целым полком, держа деревяшку-палаш по унтер-офицерски. Пот льет с меня градом, но не от усталости, а от стыда. Ведь мне уже 19-й год и я уже кое-что сознаю. Во все время моей генеральной маршировки, музыканты трубачи не перестают наигрывать австрийский учащенный марш и даже играют его усерднее обыкновеннаго, как мне казалось, в насмешку мне. Но этим мучения мои еще не окончились. Его превосходительство говорит командиру полка Туманскому: — «Смотрите, смотрите, какой у него размер шага, какой каташ, какая выправка; да смотрите же с каким он чувством марширует!» А полковник Михаил Иванович, взявши под козырек, говорит: «Да, действительно так, я даже нахожу, ваше превосходительство, что в его маршировке есть много даже поэзии». Ну, думаю я, теперь высмеют меня товарищи кантонисты. И действительно, смеялись не только товарищи, но даже офицеры. Как только мы в строю с полком, офицеры сейчас идут к нашему эскадрону и просять меня: «Пожалуйста К. промаршируй нам с чувством». Я забыл сказать, что начальник дивизии дал мне целый рубль; такой суммы он никому и никогда не дарил. Но я не только не был рад этому рублю, но проклял его вместе с его дарителем.

Его превосходительство настолько был умен, что не понял насмешки над ним командира полка Туманскаго, который в это время был уже флигель-адъютантом, потому что наш полк был «подарен» в шефство на маневрах в Вознесенске, великой княгине Марии Николаевне, при чем Туманский получил не только орден и звание флигель-адъютанта, но даже премиленькую и прехорошенькую женку, фрейлину Марии Николаевны, которую я имел счастье целовать в самыя миленькия, розовыя губки, по следующему случаю.

Командиру полка угодно было выбрать из обоих наших эскадронов шесть человек кантонистов из дворян и велеть по очереди посылать к себе на ординарцы, но без всякаго оружия. Обязанность наша состояла в том, чтобы безотлучно находиться в передней и докладывать о каждом приезжем, кто бы он ни был, а также убирать в зале, когда разбросаны газеты и книги, что мы и исполняли. Однажды, Михаил Иванович вызвал меня на двор и говорит: «Когда соберутся сегодня офицеры к завтраку, то ты ухитрись поцеловать мою жену в губы, да только, смотри, осторожно, не ударь ее головою», Разумеется, я в точности исполнил приказание, за что командирша полка выдрала за уши не только меня, но и муженька своего. К осени этого же года я «командовал уже корпусом». Не помню фамилии генерала, который приезжал из Петербурга инспектировать полки и нас кантонистов, и который чрезвычайно остался нами доволен, в особенности мною, и подарил мне десять руб. сер.

Когда на смотру после ружейных приемов пришла очередь фланкировки пиками и рубки палашами, то его превосходительство пришел в такой восторг, что закричал «hora! bis! bis!» и даже ногами затопал, вышло очень оригинально и смешно, что генерал, да еще инспектор, апплодирует фронту.