Воспоминания

Я не знал, что ответить. Никто не говорил бабушке правду. Никто — это значит ни мой отец, ни его братья. Они обещали не продавать квартиру, но обещания не сдержали. Более того, они ничего бабушке не сказали. Все случилось очень быстро — так уж вышло. Когда бабушка уехала, ее сосед сверху позвонил моему отцу и предложил немедленно купить квартиру. Учитывая вялость рынка недвижимости, от такого предложения нельзя было отказываться. И три брата, несмотря на принятое решение, рассудили, что рано или поздно все равно придется это сделать, так почему же не теперь? Сосед был настойчив, и они сдались. Сосед был категоричен, он заявил, что ждать не намерен и либо теперь, либо никогда. Позже я узнал, что за несколько дней до бабушкиного отъезда он встретил ее на лестнице. «Вы уезжаете?» — полюбопытствовал он. «На какое-то время», — ответила бабушка. Сосед понял, что действовать надо быстро. Ему не терпелось увеличить жилплощадь: некуда было девать коллекцию игрушечных паровозиков.

За несколько лет до того бабушка перевела квартиру на старшего сына — чтобы ему потом не платить налог на наследство, кажется. Так что заключить сделку оказалось проще простого. Бабушку решили не волновать и не ставить ее в известность. Она как раз начинала мало-помалу привыкать к дому престарелых. Решили, что скажут потом. Деньги от квартиры никто себе не взял, старший сын положил их на бабушкин счет, с тем чтобы она потом сама придумала, что с ними делать. Этот секрет так бы и остался секретом, но все сложилось иначе: бабушка так настаивала в тот день, что в результате узнала правду. Узнала, что у нее больше нет дома. Что ее дом отныне — дом престарелых.

Я попробовал было отговориться тем, что, мол, нет времени, но бабушка заметила:

— На брассерию время есть, а поехать ко мне — нет?

Мне ужасно не хотелось врать. Не хотелось брать на себя эту роль. И я все ей рассказал. Долгое время бабушка молчала, потом сказала:

— Пожалуйста, отвези меня обратно.

По дороге я попытался, хотя и не слишком убедительно, встать на защиту ее сыновей. Но в глубине души я думал, как она. Я считал, что они не правы, что нельзя было продавать квартиру без бабушкиного согласия.

Когда мы приехали, бабушка поблагодарила меня и поцеловала в лоб. Я предложил проводить ее до комнаты, но она сказала нет. Она сказала нет. Она сказала нет.

Это открытие причинило ей огромную боль. Ей не квартиру было жалко: она тосковала по мебели, по занавескам, по посуде, по столовым приборам. Все это кому-нибудь отдали или, хуже того, выкинули, и от этого она не находила себе места. Ее сыновьям и в голову не пришло, что это может иметь для нее какую-то ценность. Они рассудили, что все это — старый хлам, никому, даже их матери, уже не нужный. Они не понимали, что каждый предмет хранит память: что это не просто вилка, а очень памятная вилка; что одеяло, которое они выбросили на помойку, — то самое одеяло, что согревало ее много зим подряд; они раз и навсегда погасили лампу, под которой она перед сном прочла столько книг. Уничтожить все это и не сказать бабушке ни слова значило подтолкнуть ее к могиле. И сколько бы они теперь ни извинялись, ни объясняли, что это была уникальная возможность удачно продать квартиру, ничего не помогало. Бабушка упорствовала в своей обиде и намерена была умереть, так и не помирившись со своими детьми.

Это тяжело подействовало на моего отца. Он был к матери ближе, чем его братья, и всегда старался исполнять свой долг. И вот теперь она с ним не разговаривала. Каждую ночь он дрожал от мысли, что она умрет. Умрет, не простив. И пожаловаться было некому. Моя мама постоянно была в разъездах. Она беспрестанно шарила по интернету, ища горящие туры, но, к удивлению отца, всегда уезжала одна, с собой не звала. Странная история. Когда она возвращалась, то не знала, куда себя деть, и старалась улизнуть при первой возможности. Мы еще не поняли, что в этом непрерывном бегстве было много настораживающего. Мы думали, она наслаждается свободой и новой жизнью, не понимая, что от этой новой жизни она как раз и бежит. Отец был подавлен и впервые не скрывал этого. Именно его удрученность и заставила бабушку сменить гнев на милость. В один прекрасный день она раскрыла ему объятия, пожурив:

— Смотри больше так никогда не делай.

— Что ты, мама, конечно… Обещаю… Прости, пожалуйста..

Они оба были удивлены этой сценой. Шаг в прошлое. Будто маленький мальчик просил у мамы прощения за серьезную провинность. Когда отец был прощен (это было как возврат к жизни), бабушка сказала, что ей нужны деньги:

— Я хочу сходить к парикмахеру.

Отец был на седьмом небе от счастья, что он снова стал нужен.

20

Воспоминание соседа, владельца бывшей бабушкиной квартиры