Я выбрался с заправочной станции через противоположный выезд и повернул в сторону Парижа. Сразу двинуться обратно у меня не хватило духу, и я остановился переночевать в отеле «Формула-1». За номер я расплатился кредиткой. В отеле не было ночного портье. Я подумал, что в скором времени моя профессия исчезнет. Я вроде кассирши в супермаркете. Скоро нас заменят машины, они будут расторопней нас. Впрочем, еще не придумали машину, которая среди ночи стала бы беседовать с украинской туристкой. Я заснул с этой мыслью, не особо, впрочем, меня занимавшей. Заснул крепко, как провалился. Вернее, как будто меня сначала похитили, а потом сразили ударом дубины. Разбудил меня звонок гостиничного телефона. Голос (спросонок я не разобрал, человек это или автомат) попросил меня ответить, собираюсь ли я оставаться еще на один день. Время приближалось к полудню, в гостиницах это расчетное время. Надо либо вставать, либо оставаться. Интересно было бы знать, какой нормальный человек может выдержать две ночи в таком отеле? Понятно, что это был вежливый способ напомнить мне — мол, пора сматываться, иначе «с моей кредитной карты автоматически будет снята сумма, равная стоимости следующего дня». От Луизы по-прежнему никаких вестей. Я наспех принял душ и сел за руль. Всякий раз, как я попадал в зону, где не было телефонного покрытия, я надеялся, что, когда покрытие появится, я увижу на телефоне сообщение от Луизы. Но нет: она не звонила ни когда я был вне зоны действия сети, ни когда смотрел на мобильник во все глаза. Ожидание звонка — современная разновидность пытки.
Вернувшись к себе в отель, я погрузился в работу. Я оставил за собой номер,
Однажды вечером, когда я уже ничего не ждал, ее имя высветилось на моем телефоне. Несмотря на данное себе обещание не отвечать, я немедленно ответил. Я был не в силах выразить свое негодование и просто сказал «алло». До этого я сотни раз повторял про себя все, что я ей скажу. А тут, взяв трубку, просто спросил: «Ты как?» И не потребовал никаких объяснений. Мы начали говорить о том о сем, как будто вовсе не было этого ее бесконечного молчания. Наконец она сказала:
— Все как-то слишком быстро произошло между нами. Когда я вернулась, я почувствовала, что надо сделать шаг назад. Даже говорить с тобой не могла. Я постоянно, непрерывно думаю о тебе… Ты все время рядом… ты стал частью моей жизни… Честно говоря, даже страшно.
Я молчал. Она повторила:
— Мне вправду страшно, — а потом добавила: — Страшно, что я так сразу и так сильно тебя полюбила.
Какие-нибудь десять слов — и все мои обиды, злость и ненависть как ветром сдуло. Теперь я даже находил ей оправдания. Я стал думать, что она права, что я и сам должен был понять необходимость паузы, чтобы осмыслить наши отношения. Я был так сильно в нее влюблен, что тут же стал во всем винить себя: я не должен был нервничать из-за того, что она молчит. В ее поведении я должен был увидеть следствие нашего нежданного-негаданного скоропалительного счастья; каждый на время вернулся в свою жизнь, это нормально. Любовь не может уместиться в эсэмэсках.