Воспоминания

Как только началась передача, мы все зажгли свои свечи. Спикер начал объяснять по-французски, что происходит кругом собора, описал густую толпу, наполнившую не только церковный двор, но и все прилегающие улицы. Затем он объяснил, что сейчас начнется выход из собора крестного хода с певчими впереди. Скоро мы услышали сперва неясные звуки пения, становившиеся все громче и громче по мере того, как хор выходил из собора. Затем спикер объяснил, что за хором несут хоругви, иконы, крест, а последним выходит Митрополит с сонмом духовенства. Постепенно пение стало затихать, когда крестный ход обходил собор, и снова яснее слышаться по мере его приближения, и можно было уже вполне ясно слышать каждое слово. Пока хор и крестный ход входили в собор и духовенство собиралось в притворе, все затихло. Настало томительное ожидание… Вдруг раздался возглас Митрополита Владимира: «Христос Воскресе», и гул ответа молящихся: «Воистину Воскресе», и мы все тоже ответили Митрополиту: «Воистину Воскресе».

У всех нас были слезы на глазах и такое благоговейное чувство, что хотя мы и далеко от собора, но мы все были вместе в этот момент духовно в соборе. Тысячи и тысячи людей, рассеянных по всему миру, могли, как и мы, невзирая на расстояние, быть духовно вместе и все вместе молиться…

И я вспомнила свой сон: как во сне, так и здесь, неизвестно кто возвещает, что происходит; я его не вижу, слышу возглас Митрополита: «Христос Воскресе», но не вижу его, слышу ответ молящихся в соборе и во дворе: «Воистину Воскресе», но и их я не вижу. Запели «Христос Воскресе», но кто поет, я опять-таки не вижу. Все как во сне… я вновь заплакала, как плакала, проснувшись после сна.

Я написала свои воспоминания – я вновь была счастлива, я вновь страдала.

Париж, 17–30 марта 1954

Послесловие

Семнадцатого (30) октября 1956 года мой муж внезапно скончался. Хотя за последние годы его здоровье начало сдавать и мы должны были постоянно опасаться за его жизнь, в этот день ничего ровно не предвещало его кончины. Он только что оправился от гриппа, который очень его ослабил, но наш доктор, осматривавший его как раз накануне, нашел, что никакой ближайшей опасности нет, разве что произойдет какое-либо непредвиденное осложнение. К тому же в это утро, вставая, Андрей мне сказал, что чувствует себя совсем хорошо. Между двенадцатью и половиной первого он говорил с Вовой по одному делу, а потом, в ожидании завтрака, пошел к себе в кабинет напечатать одно письмо. Было ровно без четверти час, когда Андрей стремительно вышел из кабинета и, направляясь в свою комнату через мою, бросил мне на ходу: «Кружится голова». Это были его последние слова. Он успел дойти до своей постели и лечь, и через две минуты его не стало. Я сразу же позвала Вову, находившегося у себя, в верхнем этаже, и он застал его еще в живых.

Словами не выразишь, что я пережила в этот момент. Убитая и потрясенная, я отказывалась верить, что не стало верного спутника моей жизни. Вместе с Вовой мы горько заплакали и, опустившись на колени, начали молиться.

В мужском поколении Дома Романовых мало кто прожил более семидесяти лет. Лишь генерал-фельдмаршал Великий Князь Михаил Николаевич, брат Александра II, дожил до семидесяти семи лет. Благодаря заботам и постоянному уходу, я думаю, Андрей его пережил почти что на полгода: он был горд и счастлив, что ему принадлежит рекорд долгоденствия.

Господь ниспослал ему безболезненную кончину. У него была светлая душа и доброе сердце. В эти дни я убедилась, как все – и русские, и французы, и иностранцы – любили Великого Князя, и в моем горе это было для меня большим утешением.

В течение четырех дней Андрей оставался дома. Сперва он лежал в своей комнате, на той самой постели, на которой он скончался, а затем его перенесли в гостиную. У его гроба бессменно несли караул офицеры и солдаты старой русской армии; я все время сидела рядом. Весь день приходили поклониться его праху. Дважды в день служились панихиды. Наш маленький дом еле вмещал молящихся. Стояли на лестнице и в саду. В день кончины из-за каких-то работ, производившихся на улице, у нас погасло электричество, и сорок восемь часов дом освещался свечами. Было как-то особенно жутко и в то же время торжественно. Первую ночь я провела одна у тела Андрея. Оно еще не было забальзамировано, и он лежал как живой; смерть еще не успела наложить своего отпечатка, казалось, что он спит, не слышно было лишь его мягкого, чарующего голоса. Его похоронили в форме Лейб-Гвардии Конной Артиллерии, в которой он прослужил всю жизнь и коей он командовал во время войны.

Великий Князь Владимир Кириллович и его супруга, Великая Княгиня Леонида Георгиевна, узнав о кончине Андрея, который их обожал, немедленно прибыли в Париж, и проявленные ими ко мне внимание, забота и любовь были мне столь ценны и дороги в эти тягостные дни.

Из семьи помимо них присутствовали на похоронах Великая Княгиня Мария Павловна и Княгиня Ирина Александровна, супруга князя Юсупова.