Воспоминания

В то время в надоблачную мешанину Чуйского пейзажа естественно вписывались чуть видимые с его полотна многочисленные останки машин, упавших со скальных «бом'ов» в мрачные глубины километровых ущелий. Ведь уже тогда по этой международной(!) трассе меж СССР и Монголией, — перевозя в одну сторону тысячи голов скота и тысячи тонн шерсти — в другую бесчисленные промышленные товары и оборудование, — сновало более 300 (в каждую сторону!) большегрузных ЗИЛов и ЗИСов. И это одного только Управления Чуйско—Восточного-Тракта! Как правило, управляемых ВОДИЛАМИ, набившими квалификацию на примерах чужих несчастий. Всерьёз по установившейся традиции гордящимися собственной службой именно на опаснейшем тракте. А сколько их гоняло по нему развалюх районных и колхозных? Знавших единственную цель — БУТЫЛКУ?! И если вспомнить когда в последний раз тракт ремонтировался всерьёз и всерьёз хотя бы подновлялся? Становилось понятным откуда на дне бесчисленных пропастей… бесчисленные останки…

Впечатляющий спуск вниз к Бийску длился двое суток с промежуточной ночевой в уютнейшей нашей комбинатовской Шебалинской «заезжей». Где тогда (в годы традиционного голода в стране) сытно, вкусно и очень обильно кормили. И всерьёз тщились поддерживать порядки высокого уровня ведомственной гостиницы.

Далее уже, шло как по писанному — из Бийска, «дикий», — загаженный до нельзя, видно, никогда даже не подметаемый, и, — точно, — не моющийся никогда, не проветриваемый сроду, тем более не проверяемый никем — набитый злосчастными пассажирами как ржавой селёдкою поезд до Барнаула. Далее другой, чище чуть, приличнее чуть — почтовый, — до Новосибирска… Ну, а оттуда уже, уже по Транссибу, до первопрестольной — настоящий, с тогдашним комфортом скорый… С мытыми вагонами. С чистыми коридорами. Сверкающими витринами зеркальных окон и блестящими их поручнями окон. Солнечно посверкивающими ручками дверец туалетов… Любезничающими фирменно, фирменно нарядными проводницами. И звенящими на начищенных подносах начищенными подстаканниками с отмытыми до хрустального блеска стаканами с кипящим чаем, Вносимым в чистые купе как по мановению фокусника…. Чаем всегда почти ароматическим. Упоительно приятным, светлой памяти, Кяхтинским чаем–настоем… С сушечками и печеньицами… Мечта!

…Четверо суток усыпляющего глухого колёсного мелодического перестука–грохота поезда о путь. Деловой ночной перещёлк стрелок в стремительном подходе к станциям. Мяукающие утиные клики стрелочников при столь же стремительном отходе. И экспресс — под торжествующий Государственный гимн — медленно причаливает к перрону Ярославского вокзала…

Вскоре мы были у папы и бабушки, дома.

Первый день в Москве ушел у меня на поиски моего бывшего зам. министра Сергея Сергеевича Подчайнова (теперь он ведал Цветной металлургией в Госплане СССР). Еще день — на дельное, — в духе бывшего солидного ведомства, — решение с ним и с бывшим начальником управления кадров Минцветмета Петром Ивановичем Потетюриным моего вопроса… Всё сделано.

Проблемы Лилии решали профессор Ветошкин с блистательной дочерью…

…Тут я вспомнил про свое злое письмо в Госстрой об отсутствии строительных нормативов на работы в высокогорье… Из Госстроя меня переправили в Академию строительства и архитектуры СССР (АСиА), располагавшуюся тогда в доме № 24 по Пушкинской улице. После революции в этом особняке был один из штабов анархистов, и они в мощных стенах своих, — выставив в окна–амбразуры подвалов по гаубице, а над ними, в бельэтаже, по паре пулемётов, — довольно долго держали осаду отряда матросни ЧК… Много позднее, в мое уже время, я был свидетелем еще более длительной осады этого центра Архстройанархизма отрядами, якобы… Здравого Смысла. Дело кончилось мировой, в результате которой родился ГОСГРАЖДАНСТРОЙ… Во главу которого поставлен будет упоминаемый ниже Геннадий Нилыч Фомин, приятель мой…

…Все пути поисков моих шли к президенту Академии Бехтину, который, — как выяснилось из телефонных консультаций с домом, — работал у папы в 20–х годах. Принял меня Бехтин любезно. Недолгий разговор закончился неожиданным приглашением: «Если тебе без этих нормативов нельзя жить — поступай к нам в аспирантуру. Защищайся. И валяй, — пиши себе нормативы!» Не имея никакого представления об аспирантуре вообще и о строительной «науке» в частности, но располагая несколькими днями времени внутри хлопот Лилии, я решил кое–что разузнать: желание учиться сидело во мне неистребимо. Оно было естественной реакцией на многолетний учебный голод. В Отделе подготовки научных кадров меня тепло приняла его начальница Фаина Николаевна Чистякова. Как я тут же в секретарской узнал, сама в своё время оттянувшая сталинский червонец!