Читаем Воспоминания полностью

- Я, когда пить начинаю, то так я и говорю откровенно: пью. Встречается со мной кто, спрашивает: "Как, Аполлон, поживаешь?" - "Пью! - говорю. Деньги у тебя если есть, давай за компанию вместе, а нет, - проваливай". Своих денег на чужих людей пропивать не желаю. У меня семейство есть и тоже в голодный год двадцать первый страдал. А когда работаю, то я уж работаю, вам все это, конечно, известно. Я с мальства пошел по живописной части, а на военной службе служить не приходилось, и Колчаков я никаких не видал, а только, как ты сказал, что на руку он был скорый и шибко дрался, то я тебе скажу про Айвазовского, - тоже человек был знаменитый, не хуже Колчака, только его больше в Феодосии знают, где он жительство имел, ну и, конечно, на весь свет он гремел через свои картины морские. Вот, например, море такое - это ему ничего не стоило срисовать, и получается у него картина, а Америка за нее ему кучу деньжищ дает. А как я в молодых годах в Феодосию попал на работу на малярную, то уж я про него наслышался. Огромный был, как битюг воронежский, рабочих бил - несудом. Жаловаться на него? И думать никто об этом не смей! Как же можно на него жаловаться было, когда он самому Николаю Романову, царю, крестным отцом приходился?! Так что к нему от подрядчика рабочие, что полы красить, что белить стены, потолки, даже и итить боялись. Мыслимое дело было к Айвазовскому итить? Да он в кровь морды разбивал, чуть что не так, не по его вышло. У него ученик был один, тоже живописец, кажись Пикшич фамилия была или же Пишкич, армянин, должно быть, был тоже, а может, караим, и вот - как у него море зачало выходить не хуже самого Айвазовского, тот видит такое дело, подходит к нему: "Ты-ы, сукин сын, что же это со мной делаешь, а? Т-ты-ы лучше меня, что ли, хочешь картины делать?" Ды кэ-эк звизданет ему в ухо, тот парень упал на пол, весь кровью залился. Оглох потом на это ухо совсем. И так что даже живопись с того самого момента бросил. Теперь, говорили мне, так себе по Феодосии ходит, - больше по бухгалтерской части... ну, прошенье кому написать. А как бы он, Айвазовский, по уху его не съездил, из него бы, небось, вон бы какой художник знаменитый вышел. Так и пропал человек зря... от чужой зависти. Ну меня хоть и жучили хозяева и порядочно я тоже бою вынес, все же до дела меня довели. И, конечно ж, мы свое дело знали несравненно с теперешними, например. Встречаю тут раз на бережку - сидит, малюет, один. Говорю: "Где же вы, товарищ, учились, у кого именно?" - "Хутемас, - говорит, - окончил". А, "Хутемас"! Вон как теперь это называется, "Хутемас". Ну, спрашиваю, конечно: "А как, вывески если, можете?" - "Отчего же, - говорит, - вывески, плакаты - это наш первый хлеб". - "Ага, - говорю, - хлеб! Очень приятно слышать от вас, что хлеб. А сколько, хотится мне знать, есть всех шрифтов буквенных?" - "Шрифтов?" - "Ну да, шрифтов буквенных?" - "Да их, - говорит, - до черта, всяких!" - "До черта?! До черта - это вы знаете, а вот вы до точки скажите, сколько их именно?" - "А черт их считал!" - говорит. - "Не знаете? Та-ак, - говорю. - А отчего же я маляр считаюсь, в вашем, извините, Хутемасе этом не обучался, а я знаю?" - "Сколько же их, если знаете?" - "Пятьдесят два шрифта, вот их сколько будет, если до точки!" - "Быть, - говорит, - этого не может!" "Быть не может! Ага!" Да как зачал я ему считать, какие шрифты есть: и рондо, и готический, и славянский, и прочие, - у него, вижу, прямо глаза на лоб лезут. "Как же вы все это, - говорит, - запомнили?" Вон ему что удивительно даже, хутемасу этому: как я запомнить названия мог, а об том уж не думает, как с одного шрифта на другой не сбиться. Об этом уж он молчит. Да его если как следует в работу взять, он, небось, кисти новой подвязать не умеет. А у хозяев малярам, бывало, как. Придешь наниматься к подрядчику: "Дай, дядя, работу". - "А ну-ка, - скажет, - племянничек, кисть подвяжи попробуй, а я погляжу". И чуть что ты не коротко подвязал, он тебе: "Лети, таких нам не надо! Материал только чтобы зря портить!" Вот я в Феодосии тогда у одного такого подрядчика и работал, и уж он мне цену настоящую знал, только что ее не давал, разумеется. А знать - знал. Вот один раз посылает меня к Айвазовскому: "Аполлон, поди ему две шифоньерки под красное дерево разделай". Я это в дыбошки: "Да ни в жизть! - говорю. - Да боже збави! Я ще калекой не хочу ходить". По-ка-тывается мой хозяин. "Иди, ничего!.." "Вам-то, - говорю, - конечно, а у меня уж жена приобретена, первого ребенка от меня носит. Разве я с ним, с таким чертом, справлюсь? Дарма что он старик!" - "Да это же, - говорит, - не в комнатах шифоньерки, это ж совсем на кухне!.. Станет он в комнатах у себя фальшивого зайца держать. Иди знай, ничего!" Ну, одним словом, и места мне не хотелось терять, - пошел на отчай души. Шифоньерки действительно на кухне были. Ну, я их еще тут от кухни в бочок, в коридорчик такой выставил, а сам думаю: чуть он ко мне с рукой своею, я тогда за шифоньерки да в дверь - и драла! Кончил я свое дело, разделал под красное дерево. Докладывают ему, а я жду, холодаю. Смотрю, идет. Здоро-вен-ный! Я это, конечно, как по приличному требуется. "Вот, говорю, - ваше превосходительство" - а сам пячусь все, пячусь и во все глаза на его правую руку смотрю. Поглядел он мою работу, говорит, - грубо так, как все равно протодьякон: "Ага! Та-ак! Ничего!.. Хорошо!" - а сам правую руку поднял. Я думаю: "Ну, сейчас удружит по уху". Подался от него к двери, а он это кошелек из кармана вынимает, полтинник в нем достает, мне протягивает: "На! На чай!" Смотрю я на тот полтинник новенький, а сам думаю: "Брать или не надо? Как бы не приманил полтинником этим да не звякнул!" Ну, однако осмелился, руку свою за полтинником протянул, зажал его в кулак, да как шаркнул в дверь! И даже "покорнейше благодарим" забыл сказать. Вот до чего он мог робость нагнать на человека! Оч-чень дерзкий был на руку старик. И вот так до самой смерти своей держал, а искусства свово никому, однако, не передал, шалишь! Чтоб выше его никого не было, - вот до чего вредный был, у-ух, и вредный!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Адмирал Ушаков. Том 2, часть 1
Адмирал Ушаков. Том 2, часть 1

Настоящий сборник документов «Адмирал Ушаков» является вторым томом трехтомного издания документов о великом русском флотоводце. Во II том включены документы, относящиеся к деятельности Ф.Ф. Ушакова по освобождению Ионических островов — Цериго, Занте, Кефалония, о. св. Мавры и Корфу в период знаменитой Ионической кампании с января 1798 г. по июнь 1799 г. В сборник включены также документы, характеризующие деятельность Ф.Ф Ушакова по установлению республиканского правления на освобожденных островах. Документальный материал II тома систематизирован по следующим разделам: — 1. Деятельность Ф. Ф. Ушакова по приведению Черноморского флота в боевую готовность и крейсерство эскадры Ф. Ф. Ушакова в Черном море (январь 1798 г. — август 1798 г.). — 2. Начало военных действий объединенной русско-турецкой эскадры под командованием Ф. Ф. Ушакова по освобождению Ионических островов. Освобождение о. Цериго (август 1798 г. — октябрь 1798 г.). — 3.Военные действия эскадры Ф. Ф. Ушакова по освобождению островов Занте, Кефалония, св. Мавры и начало военных действий по освобождению о. Корфу (октябрь 1798 г. — конец ноября 1798 г.). — 4. Военные действия эскадры Ф. Ф. Ушакова по освобождению о. Корфу и деятельность Ф. Ф. Ушакова по организации республиканского правления на Ионических островах. Начало военных действий в Южной Италии (ноябрь 1798 г. — июнь 1799 г.).

авторов Коллектив

Биографии и Мемуары / Военная история