Воспоминания

Уже ближе к концу войны Геринг — что бывало редко — пригласил моего друга Брекера и меня на обед в Каринхалле. Еда была не слишком обильной; на меня произвело неприятное впечатление, когда к завершению трапезы нам подали обычный коньяк, а Герингу слуга весьма торжественно наполнил бокал из старой, покрытой пылью бутылки. «Этот специально только для меня», — сказал он нам, своим гостям, и поведал, в каком из французских замков был конфискован этот редкостный клад. Затем, пребывая в радушном настроении, он показал нам, какие сокровища были упрятаны в подвалы Каринхалля. В том числе — ценнейшие античные экспонаты из Неаполитанского музея, прихваченные при эвакуации в конце 1943 г. С все той же гордостью хозяина он приказал отпереть шкафы, чтобы дать нам полюбоваться его запасом французского мыла и парфюмерии, которых должно было хватить на годы вперед. И в заключение осмотра он велел принести его коллекцию бриллиантов и драгоценных камней, которая на взгляд стоила многие сотни тысяч марок.

Закупки Гитлером картин прекратились, после того как он произвел руководителя Дрезденской галереи д-ра Ханса Поссе в своего уполномоченного для развертывания художественной галереи в Линце. До этого Гитлер сам выбирал экспонаты по аукционным каталогам. В данном случае он пал жертвой своего принципа в любом деле организовывать конкурентную борьбу между двумя-тремя лицами. Независимо друг от друга он дал одновременно разрешение торговаться на аукционах без ограничения своему фотографу Хофману и еще одному антиквару. Они бойко продолжали торговаться и набавлять еще и тогда, когда все другие покупатели уже отпадали. Так дело и шло, пока берлинский аукционер анс Ланге однажды не обратил на это мое внимание.

Вскоре после нового назначения Поссе Гитлер продемонстрировал ему свои прежние приобретения, в том числе и собрание картин Грютцнера. В бомбоубежище, где он хранил свои сокровища, были принесены кресла для Поссе, Гитлера и меня. Обслуга из СС выносила к нам картину за картиной. К своим любимым полотнам Гитлер давал беглые хвалебные комментарии. Но Поссе не поддавался ни этим оценкам Гитлера, ни его покоряющей любезности. Компетентно и неподкупно он отверг многие из дорогих покупок: «Едва ли приемлемо» или «Не отвечает уровню галереи, как она мне представляется». Как это обычно и бывало, если Гитлер имел дело с действительным экспертом, он и на этот раз принял критику без возражений. А ведь Поссе не принял большинство картин столь любимой Гитлером мюнхенской школы.

В середине ноября 1940 г. в Берлин прибыл Молотов. Гитлер посмеялся в кругу своего обычного застольного кружка над пренебрежительным сообщением своего врача д-ра Карла Брандта, что сопровождавшие советского Председателя совета народных комиссаров и наркома иностранных дел лица попросили из страха перед инфекцией все тарелки и обеденные приборы тщательно прокипятить.

В жилом покое фюрера в Бергофе, в Оберзальцберге, стоял огромный глобус. Несколькими месяцами позднее я увидел на нем пометки этих неблагоприятно проходивших переговоров. Со значительным выражением лица один из адъютантов от вермахта указал на небольшую, проведенную карандашом линию — с Севера на Юг по Уралу. Она была проведена Гитлером в качестве будущей границы разграничения сфер влияния с Японией. 21 июня 1941 г., накануне нападения на Советский Союз, Гитлер пригласил меня в свое берлинское жилье и приказал проиграть для меня несколько тактов из «Прелюдий» Листа. «В ближайшее время Вы будете часто это слышать, это — наши победные фанфары, позывные для русского похода. Как Вам они нравятся? ( 5 )… Уж гранита и мрамора мы оттуда получим, сколько потребуется.»

Теперь уже Гитлер не скрывал своей мании величия; то, что уже давно проглядывало в его строительных прожектах, должно было теперь быть закреплено войной, или как он выражался, «кровью». Аристотель писал в своей «Политике»: «Истина в том, что величайшие несправедливости исходят от тех, кто стремится к сверхмере, а не от тех, кого нужда давит.»

К 50-летию Риббентропа в 1943 г. группа близких сотрудников поднесла ему великолепную, украшенную полудрагоценными камнями шкатулку, в которой они собрали фотокопии всех заключенных министром иностранных дел договоров и соглашений. «Мы оказались в затруднительном положении, — рассказывал за ужином посол Хевел, связной Риббентропа при Гитлере, — при заполнении шкатулки. Оказалось, что почти нет договоров, которые бы мы тем временем не нарушили.» Гитлер смеялся до слез.