Воспоминания

Действительно, в то время Геббельс заявил притязания на пост министра иностранных дел. Со всем присущим ему красноречием он пытался натравить Гитлера на Риббентропа и, кажется, поначалу небезуспешно. Во всяком случае, Гитлер внимал его рассуждениям молча, не пытаясь, как обычно, переключить разговор на более приятную тему. Геббельс уже полагал, что близок к успеху, как вдруг, без всяких видимых на то оснований, Гитлер принялся расхваливать отличную работу Риббентропа, его умение вести переговоры с «союзниками», его вывод был лапидарен: «Вы неправильно оцениваете Риббентропа. Он у нас один из самых великих, и история поставит его когда-нибудь выше Бисмарка». На том же дыхании он запретил Геббельсу впредь прощупывать, как это он сделал в своей речи во Дворце спорта, Запад.

Впрочем, за речью Геббельса о тотальной войне последовал жест, восторженно воспринятый общественностью: Гитлер приказал закрыть берлинские фешенебельные рестораны и дорогие увеселительные заведения. Геринг попробовал взять под защиту свой особенно любимый ресторан Хорхера. Однако, он сдался, когда группа организованных Геббельсом демонстрантов перебила камнями окна ресторана. Результатом было серьезное осложнение во взаимоотношениях между ними.

Вечером того дня, когда Геббельс произнес уже упомянутую рчеь, у него дома, в незадолго до начала войны отстроенном по его приказу дворце вблизи Бранденбургских ворот, собрались высокопоставленные гости, в том числе фельдмаршал Мильх, министр юстиции Тирак, статс-секретарь министерства внутренних дел Штукарт, статс-секретарь Кернер, а также Функ и Лей. При этом мы с Мильхом впервые предложили обменяться мнениями по нашей идее — использовать полномочия Геринга в качестве председателя Совета министров по вопросам обороны Рейха для ужесточения внутриполитической дисциплины.

Через девять дней Геббельс снова пригласил к себе меня вместе с Функом и Леем. Превосходящее по своим масштабам все разумные пределы здание производило мрачноватое впечатление. Подавая пример в кампании «тотальной войны», Геббельс распорядился закрыть все парадные помещения, а в используемых холлах и комнатах вывинтить большинство лампочек. Нас провели в один из малых кабинетов площадью в 40-50 квадратных метров. Слуги в ливреях сервировали французский коньяк и чай. Геббельс приказал им нас не тревожить. «Так дальше невозможно, — начал он. — Мы сидим здесь в Берлине, Гитлер не слышит, что мы думаем о сложившемся положении, я совершенно не могу на него политически влиять, не могу даже доложить ему о самых неотложных делах в моей области. Все проходит через Бормана. Надо добиться, чтобы Гитлер чаще приезжал в Берлин». Внутреннюю политику, продолжал Геббельс, он совсем выпустил из рук. В ней господствует Борман, умеющий поддерживать в фюрере иллюзию, что тот по-прежнему сохраняет руководство. Борман только тешит свое тщеславие, а вообще-то он доктринер и представляет собой большую опасность для разумного пути. Первым делом необходимо ограничить его влияние!

Вопреки обыкновению, Геббельс на этот раз не пощадил своими критическими высказываниями и самого Гитлера: "У нас не только «кризис руководства», но, строго говоря, и «кризис руководителя» (5). Для него, прирожденного политика, непостижимо, что Гитлер поступился политикой, этим важнейшим инструментом, в пользу по сути своей менее важного командования на театрах военных действий. Мы могли только соглашаться — никто из присутствующих не мог сравниться по политическому весу с Геббельсом. Его критический настрой еще раз показал, чем в действительности был для нас Сталинград. У Геббельса зародились сомнения в звезде Гитлера и, стало быть, в его победе. И у нас — тоже.

Я еще раз изложил свое предложение возвратить Геринга в должность, которая в начале войны была для него специально создана. Ведь налицо была государственно-правовая конструкция, обставленная всеми полномочиями, даже правом без привлечения Гитлера издавать законы. С ее помощью можно было бы взломать позиции власти, узурпированные Борманом и Ламмерсом. Они вынуждены были бы подчиниться этой инстанции, возможности которой из-за инертности Геринга остались нераскрытыми. Поскольку же после инцидента с рестораном Хорхера Геббельс и Геринг надулись друг на друга, присутствующие попросили меня переговорить с Герингом по этому вопросу.