Воспоминания

Простор и масштабы улицы между двумя центральными железнодорожными вокзалами были призваны, вне всякого сомнения, продемонстрировать средствами архитектуры концентрацию политической, военной и экономической мощи Германии. В самом центре находился неограниченный правитель Рейха, и как наивысшее воплощение его всесилия в непосредственной близости от его резиденции было предусмотрено величественное сооружение с куполом. Оно и должно было стать архитектурной доминантой будущего Берлина. Высказывание Гитлера, что «Берлин должен приобрести облик, достойный своей великой новой миссии» (7) получило свое воплощение хотя бы на стадии плана.

Пять лет прожил я в мире грандиозного архитектурного творчества и не могу полностью порвать с моими представлениями, несмотря на все пороки и фанфаронство. Подчас, когда я спрашиваю себя о мотивах моей антипатии к Гитлеру, мне кажется, что наряду со всем тем ужасным, что он натворил или замышлял, вероятно, должно быть упомянуто и личное мое разочарование, вызванное его игрой в войны и катастрофы. Но я сознаю также, что все эти планы могли воплотиться в жизнь только в результате безрассудной игры властью.

Градостроительные проекты подобных масштабов, конечно, наводят на мысь о хронической мании величия, тем не менее было бы несправедливо, с легкостью списывать вообще весь план оси Север-Юг. Эта широкая улица, эти новые центральные железнодорожные вокзалы с подземными транспортными средствами по сегодняшним меркам не представляются такими уж циклопическими, как впрочем, и намеченные нами торговые предприятия, которые сегодня во всем мире перекрыты небоскребами-оффисами и комплексами министерских зданий. Если наши замыслы взрывали человеческие измерения, то связано это было скорее с их назойливостью, чем с их масштабами как таковыми. Здание с куполом, будущая Рейхсканцелярия Гитлера, роскошный дворец для Геринга, Мемориал солдатской славы и Триумфальная арка — эти сооружения я видел политическими глазами Гитлера, который однажды при осмотре города-макета взял меня за руку и с повлажневшими глазами доверительно произнес: «Ну, теперь-то Вы понимаете, почему так величествен наш замысел? Ведь это — столица Германской империи, если только здоровье меня не подведет…»

Гитлер особенно спешил с претворением в жизнь ядра своего градостроительного замысла, общей протяженностью в семь километров. После тщательных расчетов я пообещал ему весной 1939 г., что к 1950 г. все постройки будут возведены. Я, собственно, надеялся его этим сильно обрадовать, и поэтому я был несколько разочарован, когда он этот срок, предполагавший очень интенсивное строительство, принял к сведению всего лишь с удовольствием. Вероятно, он одновременно размышлял над своими военными планами, которые должны были сделать иллюзорными все мои расчеты.

По временам он, однако, настолько зацикливался на точном соблюдении сроков и, казалось, был совершенно не в состоянии дожидаться 1950 г., что это могло бы и производить впечатление лучшего из всех его обманных маневров, если градостроительные фантазии должны были в самом деле маскировать его агрессивные намерения. Частые замечания Гитлера о политическом значении его планов должны были бы настроить меня скептически, но подобные высказывания вообщем как-то уравновешивались той уверенностью, с которой он, как казалось, подходил к нормальному завершению в намеченные сроки моих берлинских строек. Я привык к тому, что иногда он делал какие-то странные, близкие к галлюцинациям замечания — позднее легче уловить нити, связывающие их друг с другом и с моими планами строительства.

Гитлер бдительно следил за тем, чтобы наши проекты не попадали в печать. Достоянием гласности становились только отдельные фрагменты, поскольку мы не могли работать при полном игнорировании общественности: подготовительными разработками и так было занято слишком много людей. Время от времени мы позволяли ей заглянуть в поданные в безобидной форме отдельные части плана и даже напечатали написанную мною с одобрения Гитлера статью о генеральной концепции развития столицы (8). Но когда кабаретист Вернер Финк позволил себе высмеять эти проекты, то (хотя могли быть и дополнительные причины) он был отправлен в концлагерь.