Воспоминания

Хотя при грандиозных объемах относительно небольшого числа объектов стоимость кубического метра несколько бы и понизилась, общие расходы вырастали в трудно вообразимую сумму. Уже хотя бы потому, что эти огромные сооружения требовали мощных стен и, соответственно, глубоких фундаментов. Кроме того, для внешней отделки предусматривался дорогой гранит, для внутренней — мрамор. Двери, окна, потолки и прочее — из самых дорогостоящих материалов. Оценка расходов в пять миллиардов марок только на Адольф Гитлер-плац, скорее всего занижена (14).

Определенный поворот в массовых настроениях по всей Германии в 1939 г. проявился не только в том, что «мобилизация ликований» становилась необходимой и там, где двумя годами ранее Гитлер мог полагаться на стихийное изъявление чувств. К тому времени он сам начал отдаляться от обожавшего его народа. Чаще, чем прежде, он станосился раздражительным и грубым, если собравшаяся на Вильгельм-плац толпа требовала его появления. Еще два года назад он частенько шел к «историческому» балкону, а сейчас нередко набрасывался на своих адъютантов, когда они просили его выйти к народу: «Оставьте меня с этим в покое!»

Это как бы постороннее наблюдение имеет, тем не менее отношение к истории разработки Адольф Гитлер-план. Как-то Гитлер дал следующее указание:"Нельзя считать исключением, что в какой-то момент я буду вынужден прибегнуть к непопулярным мерам. Возможны волнения. К такому повороту событий следует быть готовым. Окна всех зданий на этой площади должны иметь тяжелые стальные, пуленепробиваемые жалюзи, двери — также из стали и мы должны быть в состоянии блокировать единственный подход к площади массивной железной решеткой. Центр Рейха должен быть готов к обороне, как крепость".

Это замечание выдало беспокойство, которое было ему ранее несвойственно. Оно снова проглянуло, когда обсуждался вопрос о размещении личной охраны, которая разрослась к этому времени до полностью моторизованного, оснащенного новейшим вооружением полка. Он переместил его расположение в непосредственную близость от южного конца большой оси. «А что Вы думаете, если дойдет до беспорядков!» И показывая на улицу в 120 м шириной: «Если они со своими бронированными машинами помчатся ко мне по всей ширине, ни один человек не устоит». Услышала ли армия об этом указании и захотела опередить СС, дал ли Гитлер сам прямой приказ, во всяком случае, по настоянию командования сухопутных сил и с одобрения Гитлера берлинскому полку охраны «Гроссдойчланд» был отведен участок для строительства казарм в еще большей близости к гитлеровскому центру руководства (15).

Неосознанно я отразил это отдаление Гитлера от народа, Гитлера, полного решимости стрелять в собственный народ, в фасаде его дворца. Он должен был быть абсолютно глухим, только большие стальные въездные ворота и дверь на балкон, с которого он мог показываться толпе. И балкон этот должен был нависать над ней, на 14-метровой высоте, т.е. на уровне пятого этажа. Мне и сегодня кажется, что этот недвусмысленно всех от себя отвергающий фасад удачно передавал тогдашнее впечатление от фюрера, прочно обосновавшегося в эмпиреях самообожествления.

Пока я отбывал заключение этот проект с красноватыми мозаиками, колоннами, бронзовыми львами и позолоченными профилями оставался в моей памяти жизнерадостным, почти милым по характеру. Когда же после перерыва в двадцать один год я снова увидел цветные фотографии макета, то неволько вспомнил об постройках сатрапов в одном из фильмов Сесиля Б. де Мийя. Вместе с фантастическим я почувствовал жестокость этой архитектуры, очень точное выражение в ней тирании.

Еще до войны меня позабавила одна чернильница, которую архитектор Бринкман ( как и Троост, в прошлом специлизировавшийся на внутреннем оформлении трансантлантических пароходов) преподнес Гитлеру. Этот утилитарный предмет Бринкман превратил в нечто высокоторжественное — с обилием украшений, завитушек и ступеней, и посреди всего этого великолепия — одинокая, всеми покинутая «чернильница для главы государства»: крошечное чернильное озерцо. По-моему, до этого я не видывал ничего столь же противоествественного. Однако Гитлер, не отклонил как следовало бы ожидать, этот подарок, а напротив, нашел это бронзовое чернильное сооружение выше всех похвал. Не меньшего успеха добился Бринкман и с эскизом рабочего кресла для Гитлера, кресла прямо-таки геринговских пропорций, своего рода трон, увенчанный по верхему краю спинки двумя огромными позолоченными шишками. В обоих этих напыщенно-вычурных предметах я улавливал дурной тон парвеню. Этой склонности к пышности Гитлер начал потворствовать после 1937 г., поддерживая ее аплодисментами. Он как бы снова вернулся на венский Ринг, с восхищения которым он начал свое эстетическое развитие, и постепенно, но неуклонно все больше удалялся от уроков Трооста.