Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева

— Отчего мне с тобой не разговаривать? — так же грубо ответил я ему.

— А! Когда так, я тебе ничего не должен! Понимаешь, ты с меня не получишь ни одной копейки! Да еще по контракту прослужишь даром полгода…

Я тотчас же отправился к полицеймейстеру полковнику Бобухову и просил его заступничества. Он принял меня очень хорошо, вошел в мое положение и обещал свое покровительство. Не откладывая дела в долгий ящик, Бобухов послал рассыльного за Каратеевым. Когда тот явился, полицеймейстер предложил ему несколько формальных вопросов и, между прочим, такой:

— Почему вы не платили Алексееву (в Кременчуге я опять взял свою старую фамилию) три месяца жалованья?

— Как не платил? — Каратеев состроил удивленную физиономию. — До копейки все выплатил…

— А его расписки в получении у вас имеются?

— Расписок нет… да у меня вообще их не существуешь, всем на слово верю…

— А если вы своим служащим верите на слово, то зачем же с ними контракт заключаете? Тоже бы на слово…

— Контракты дело другое…

— Вижу, вижу, что контракты для вас дело другое… Я пригласил вас к себе для того, чтобы объявить вам, что контракт Алексеева вами нарушен неуплатой своевременно следуемых ему денег, на основании чего с этой минуты для Алексеева он не имеет никакой силы обязательства…

То есть как это контракт нарушен?

— А так, вы обязаны уплатить ему свой долг, а он продолжать службу у вас не желает…

— Этого нельзя. Сегодня назначен «Дезертир», и он в нем участвует. Афиши расклеены с его именем, а заменить эту пьесу другой я не имею возможности…

— Сегодня я сыграю, — заметил я Каратееву, — но прежде всего уплатите мне жалованье…

— У меня нет денег…

— А мне нечего есть. На голодный желудок игра на ум не идет…

— Я вам выплачу потом…

— Когда?

— Когда поправлюсь несколько… Что я не останусь перед вами плутом, даю честное слово при господине полицеймейстере…

Бобухин несколько смягчился и сказал мне:

— Ну, сегодня-то уж сыграйте!

Я согласился, но с тем, чтобы для ограждения моей личности от неприятностей со стороны антрепренера, на сцену и в уборную мою была поставлена полиция. Бобухов прикомандировал ко мне трех нижних полицейских чинов и одного квартального, которые не отходили от меня ни на репетиции, ни на спектакле.

Публика, узнавшая наше закулисное происшествие и его подробности, сделала мне овацию, которая пришлась очень не по вкусу самолюбивому и мстительному Каратееву…

В конце концов я оказался в крайне печальном положены: ни денег, ни квартиры, ни куска хлеба. Каратеев слова своего не сдержал и мне не выплатил ни одной копейки; квартирный срок давно минул, и я не считал возможным злоупотреблять доверием хозяев далее. Я уже совсем было упал духом, но на выручку ко мне явился наш театральный буфетчик, еврей Симка, очень добрый и сострадательный.

— Вам подложили свинью, — сказал он мне, встретясь со мной на ярмарочной площади. — И денег у вас нет. Ведь нет?

— Нет!

— Ну, вот как я знаю все хорошо!.. А когда у человека нет денег, то у него нет и квартиры. Ведь так?

— Так!

— Видите, как я прав!— самодовольно рассуждал Симка. — И нет так же обеда, ему нечего кушать. Ведь правда?

— Совершеннейшая.

— Вы не глядите, что я такой, а я все отлично понимаю!

— Это делает тебе, Симка, честь…

Симка как-то особенно потоптался на месте и, после небольшого молчания, конфузливо произнес:

— А если у вас ничего нет, то идите пока, на время, ко мне пожить…

— Спасибо тебе, Симка, но зачем же я к тебе поеду, ты сам человек бедный.

— Не бедный я, у меня всего хватит… И если вы пойдете ко мне, я вас живо на место устрою…

— На какое же? — улыбнулся я своему неожиданному покровителю.

— Вы не смейтесь, — слегка обиделся Симка, — я не шучу. У меня есть очень хороший знакомый антрепренер, Карл Михайлович Зелинский, который скоро поедет мимо нас на Ильинскую ярмарку в Ромны…

Я перебрался к Симке. Он жил на окраине города, в какой-то вонючей трущобе, населенной сплошь нечистоплотными сынами Израиля. Его семейство, состоявшее человек из пятнадцати, если только не больше, встретило меня довольно радушно и на перебой угощало всевозможными еврейскими снедями, к которым, при всей своей невзыскательности, особенно на голодный желудок, я не отважился прикоснуться.

Во время моего пребывания у Симки, Каратеев делал попытку помириться со мной, но я ее благоразумно отклонил, так как от дальнейшего пребывания в его труппе трудно было ожидать чего либо хорошего. Наконец, вскоре он и совсем собрался покинуть Кременчуг и переехать обратно в Киев. В день отъезда парохода с театральными деятелями, я получил приглашение яко бы от старых своих товарищей повидаться с ними и попрощаться на пароходе, но Симка меня предупредила

— Не нужно с ними прощаться. Не ходите на пароход,

— Почему?

— Они вас заманивают нарочно.

— Как нарочно?

— А так: как только войдете на пароход, Каратеев сейчас же прикажет тронуть его и отвезут вас в Киев, а уж там вы совсем пропадете. Киевский губернатор Бибиков к нему благоволит, ваш контракт признает сохранившим свою силу, и пробудете вы у Каратеева в кабале до тех пор, пока сам он вас не пожелает отпустить.