Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева

М. Максимов в свой бенефис вздумал поставить водевиль «Что имеем, не храним, потерявши— плачем». Роль Морковкина в нем он упросил сыграть Мартынова, уже давно вследствие болезни не появлявшегося на сцене и собиравшегося уезжать, а роль Петухова передал Садовскому, отметившему в своих гастрольных пьесах и этот забавный водевиль. Александр Евстафьевич и сам был не прочь помериться с своим московским соперником. Он вышел на сцену совершенно больным; публика, заметившая сразу, что ее любимец играет через силу, сделала ему большой прием. Оба артиста разыграли этот водевиль так, что во все время действия в публике не умолкал хохот. Оба они были так хороши, что театралы не знали, кому отдать предпочтение. Овация огромная устроена была соперникам; они бесконечное число раз выходили раскланиваться с публикой, на которую производили впечатление их дружеские отношения между собой. Они выходили на сцену, крепко держа друг друга за руку, а за сценой, говорят, переполнявшие их чувства выразились в братском поцелуе.

Бенефициант достиг своего — театр был переполнен, посмотреть на соперников сошлись с особенной охотой все завсегдатаи Александринского театра.

Через несколько дней после этого спектакля больной Мартынов уехал за границу лечиться. 

XIII

Возвращение Мартынова, — Обед в честь Мартынова, данный литераторами. — Мартынов в драме «Отец семейства». — Последний выход Мартынова. — Известие о его смерти. — Похороны. — Анекдоты про Мартынова.

Поездка и отдых не подействовали облегчающим образом на Александра Евстафьевича: возвратился он в Петербург таким же хворым и слабым, каким и покинул его. Та же тяжелая

одышка, тот же зловещий кашель, та же усталость. Хотя он стал как будто серьезнее лечиться, но докторским советам и настояниям внимал мало. Ему было запрещено частое появление на сцене вообще и в сильных ролях в особенности, но неотложный нужды принуждали его играть и много, и все без разбора. «Разовая» система для него была гибелью; погоня за лишними рублями разрушала его здоровье не по дням, а по минутам.

Вскоре после возвращения Мартынов сыграл новую роль Миши Бальзаминова в новой пьесе Островского «Праздничный сон до обеда», которая представлена была в бенефис талантливейшей комической старухи Линской, неподражаемо игравшей свах. Мартынов был замечательным Бальзаминовым. Пьеса эта выдержала массу рядовых представлений при хороших сборах, но Александр Евстафьевич утомлялся в ней более, чем во всех других пьесах. Вслед за «Праздничным сном» появились две комедии Чернышева: «Жених из долгового отделения» и «Не в деньгах счастье». В обеих пьесах играл Мартынов главные роли — Ладыжкина и Боярышникова. Исполнение было безукоризненное. Мартынов дал такие новые типы, выполненные им с мельчайшими психологическими деталями, что обе пьесы сделались репертуарными и даются как на казенных, так и на частных сценах до сих пор. Своим выдающимся успехом они обязаны исключительно одному Мартынову, буквально превзошедшему себя и игравшему так, что публика рыдала, смотря на несчастного Ладыжкина, поставленного в положение комическое, но переживающего глубоко-драматические моменты. Зрители видели, как под смешной оболочкой жениха из долгового отделения, выставленного в ореоле глупости и трусливой неловкости, проявлялась мучительная душевная борьба. На представления той и другой пьесы публика ломилась в Александринский театр; очень многие ходили смотреть Мартынова в этих ролях по несколько раз: такое неизгладимое впечатление оставлял он своей потрясающей игрой.

После этих успехов петербургские писатели, во главе с Тургеневым и Гончаровым, задумали дать в честь Мартынова обед. Этим обедом предполагалось устроить сближение литераторов с артистами, которое, однако, к глубочайшему сожалению, не осуществилось, а ограничилось только этим товарищеским обедом. Контингент чествовавших родного комика был почти исключительно литературный, а представителем сцены был, кажется, только один виновник торжества. Обед состоялся по подписке; подписавшихся было очень много, что способствовало оживленно и веселости празднества. Было произнесено без счету речей, тостов и спичей, адресованных Александру Евстафьевичу. Он сконфуженно откланивался и от полноты чувств не находил слов для выражения благодарности. Очевидцы говорили, что во все время обеда Мартынов, благодаря своей природной скромности, чувствовал себя так неловко, что, казалось, глядя на него, он не может дождаться окончания всех этих оваций, чтобы удрать поскорее домой.

Александр Евстафьевич возвратился домой крайне растроганным и несколько охмелевшим. Собрав в кружок жену и детей, он со слезами на глазах стал рассказывать им, как чествовали его знаменитые литераторы.