Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Теперь мне остается рассказать историю возникновения моих курсов пения. Еще ранее, чем была поставлена опера «Борис Годунов», я познакомилась с композитором Мусоргским, который бывал у меня. Заметя в нем многие странности и, вместе с тем чрезвычайно симпатичные черты во всех отношениях, и как художника и как человека, мне всегда хотелось поближе сойтись с ним.

По возвращении моем из путешествия, мне удалось, встречаясь с Мусоргским у наших общих хороших знакомых, у которых он даже жил, мало-помалу сблизиться с ним. Он стал приручаться, и сознался, что, веря разным слухам, боялся меня, а теперь убедился, что слухи эти были совершенно лживые. Мусоргский был такой человек, какого, я думаю, другого не найдешь на свете. Он так любил людей, что не мог себе представить и допустить в ком-нибудь что-нибудь дурное. Он судил обо всех по себе.

Кто знал хорошо Мусоргского, тот не мог не видеть, что это был выходящий из ряда человек, не признававший интриг, не допускавший, чтобы человек образованный, развитой, мог иметь желание нанести другому вред или сделать какую-нибудь гадость. Одним словом, это была личность идеальная. Когда он писал «Хованщину», то часто бывал у меня; напишет номер и тотчас же является ко мне в Ораниенбаум и указывает какого исполнения желает. Я пою — он восторгается. Таким образом он писал «Хованщину».

Скоро он убедился, что я вовсе не такая дурная женщина, какой рисовали меня мои враги, и когда я пожелала сделать артистическую поездку по России, он охотно присоединился ко мне и мы путешествовали вместе. Между прочим, в Малороссии он заимствовал много малороссийских мотивов. Последнее лето перед смертью он жил у меня на даче, где кончал «Хованщину» и «Сорочинскую ярмарку». Тут мы сговорились открыть сообща курсы. Он возлагал большие надежды на это дело, рассчитывая на возможность существовать, так как средства его были очень и очень ограниченные.

Но в первый год к нам явилось также очень ограниченное число учеников. Это огорчило его; но мы оба предались самым ревностным образом нашему делу, надеясь, что дружными трудами привлечем к себе учеников. На курсах наших вводились совсем новые приемы: так, например, если было два, три, четыре голоса, то Мусоргский писал для них дуэт, терцет, квартет, для того, чтобы ученики сольфеджировали. Это очень помогало в нашем преподавании. Видя, как успешно я ставлю голоса, он поражался этим.