Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1

За окружным, по важности места, следует городничий. В течение семилетнего пребывания нашего в Минусинске городничих переменилось трое. Первый, с которым мы сошлись дружески, был Илья Александрович К., добрый и благородный человек, очень набожный, не пропускавший в праздники ни заутрени, ни обедни и щедро подававший милостыню. Он хотя был человек одинокий, но как градоначальник, то у него также собирались по временам на вечера, а иногда обеды и завтраки. Но это бывало тогда, когда он был в нормальном положении, по временам же он страдал болезнью запоя, хотя сознавал вполне всю тяжесть и всю греховность для христианина этой все же произвольной болезни, так что однажды он прислал за мною и говорит: "Что мне делать?! Я погибаю. Если остановиться, боюсь удара!" Я на это ему сказал: "Не бойтесь этого, и если бы вас постигла смерть вследствие того, что вы решились для Бога пожертвовать даже жизнью, чтобы исполнить долг христианина, вы получите полное отпущение грехов". Он так и сделал. Это был человек прекрасной души. По выходе его был короткое время старичок-оригинал, выходящий из ряда всех оригиналов, как думаю, и из всех городничих. Невежество его было образцовым: он еще верил в сказочного Змея Горыныча, в чудо-юдо, и когда добивались у него толкования, то выходило, что он так называл крокодила. Все, что он в многолетней своей жизни видел и слышал, так перепуталось в его голове, что легче было понять человека, говорящего на непонятном языке, нежели его. Службу свою он называл шагами. "И вот, — говорил он, — я шагнул и сюда в городничие!" Прежде он служил на Аландских островах, где был, кажется, смотрителем госпиталя, и там-то, как рассказывал, он видел чудо-юдо и Змея Горыныча. За Змея Горыныча он, вероятно, принимал какой-нибудь метеор, а за чудо-юдо он мог бы принять кита, но киты не заходят в Балтийское море, и потому это осталось тайной. Подобное невежество в человеке, бывшем судьею в Каинске, как рассказывали, и наконец городничим, конечно, замечательно; но этому прошло уже более 40 лет, значит, воспитание его и грамотность относятся еще к прошлому или к началу этого столетия, да еще в Сибири, и потому неудивительно. Вот уже 30 лет прошло, как я служил на Кавказе, и тогда еще встречались офицеры, знавшие свое дело, порядочного поведения, закаленные в походах, то есть достойные полного уважения, но которых необразованность или, лучше, невежество в самых простых и обыденных явлениях природы были поразительны. Для образчика расскажу, как однажды в экспедиции в Чечне, после дневной перестрелки и сожжения нескольких черкесских хуторов и стогов сена, во время стоянки лагерем, мне случилось вечером прогуливаться с одним из старых кавказских офицеров перед палаткой. Между разговорами, зная, что я прежде служил в морской службе, он расспрашивал меня о море, и когда я рассказывал ему о моих плаваниях океаном, он вдруг спрашивает меня: "Скажите, пожалуйста, Александр Петрович, как вы на море избавляетесь от радуги?" Не понимая, что он хотел сказать, я спросил: "Как от радуги?" — "Да ведь радуга всасывает воду, и если попадет под нее корабль, то она ведь может всосать его вместе с водой". Тут только я и понял вопрос и объяснил ему, что такое радуга. Он полагал, что корабль, попавшийся под радугу, может быть увлечен в другое воздушное плавание по этому великолепному небесному каналу: как до сих пор Жюлю Верну не пришло в голову описать подобное путешествие? Как ни чуден был городничий в Минусинске, но жена его была возле него совершенной аномалией, указывавшей на то, как составлялись тогда, а иногда, может быть, и теперь еще, браки. Она была хороша собой, умна, приятна и вообще прилична в полном смысле слова. Дети их были прелесть, старшая дочь лет 14-ти обещала быть красавицей. Сама она воспитывалась в Петербурге; но что удивительно, так это то, что дамы в Сибири без особенного воспитания, без серьезного образования, выросшие в этой сибирской глуши, тогда еще могли достигать такой степени такта, приличия, любезности, что нельзя было не удивляться, откуда все это взялось; а между тем это было так действительно.

Третьим городничим был Ел. Анд. Он когда-то служил комиссаром на военном корабле, то есть заведующим всеми корабельными материалами и провизией, подчиненный вполне морскому начальству, начиная с вахтенного лейтенанта и далее. Так как мы были прежде морскими офицерами и еще служили в Гвардейском экипаже, то это обстоятельство очень расположило его к нам, так что мы пользовались особенною его приязнью. Он был вдовец, жил одиноким, но по временам к нему приезжала меньшая дочь, которая воспитывалась в губернском городе и жила с замужнею сестрою. Это была девушка восхитительной красоты, несколько восточного типа и в уровень со своею красотою была умна, развита не по летам умственно и очаровательна. Во время ее посещений Минусинска, мы, конечно, очень часто бывали у них, приглашаемые отцом, так как она находила удовольствие в нашем обществе.