Воспоминания дипломата

Моя встреча с Джемилем Мардам-беем произошла не в МИД, как я ожидал, а в каком-то солидном особняке европейской архитектуры. Я так и не узнал, был ли этот особняк обитаем или служил для каких-нибудь иных целей, например для протокольных приемов. Во всяком случае, я видел там только привратника, открывшего мне и Хуссейну Маррашу массивную входную дверь, и Джемиля Мардам-бея, дожидавшегося меня в гостиной.

Сирийскому министру иностранных дел было уже за пятьдесят, но выглядел он очень моложаво. После взаимных приветствий и любезных расспросов Мардам-бея о том, как прошло наше путешествие и хорошо ли мы устроены в отеле, Хуссейн Марраш оставил нас наедине. Начался деловой разговор.

По просьбе министра я разъяснил ему положительную позицию Советского правительства по вопросу об установлении дипломатических отношений между СССР и Сирией. При этом я особо подчеркнул, что отношения устанавливаются на общепринятой международно-правовой основе, с признанием полного равенства обеих сторон. Сделал я это, казалось бы, само собою разумеющееся разъяснение для того, чтобы устранить возможные опасения Мардам-бея. Ведь я не исключал, что ему и его коллегам по кабинету министров, не раз испытавшим на собственной шкуре все коварство политики «великих» империалистических держав, было свойственно некоторое недоверие и к новому для Сирии международному партнеру, к Советскому Союзу, чья политика, как известно, слишком часто искажается враждебными нам кругами.

Когда я высказался, министр заявил, что согласие Советского правительства – это очень значительный фактор независимого существования Сирии, что уже первоначальное сообщение Найма Антаки вызвало огромное воодушевление у ее руководителей. Дело теперь за официальным оформлением отношений между двумя нашими странами.

– Вот мое письмо на имя господина Молотова, – сказал он. – Прошу вас ознакомиться с ним и высказать свое мнение.

Я внимательно прочел документ, составленный на французском языке. В переводе на русский он выглядел так (цитирую: не полностью):

«Движимая своим восхищением перед советским народом, усилия и успехи которого в великой борьбе демократий против духа завоеваний и господства дают основу для законных надежд на будущую свободу и равенство для всех больших и малых наций, ободренная, с другой стороны, иностранной политикой Союза Советских Социалистических Республик, который с начала своего существования провозгласил упразднение всех привилегий, капитуляций и других преимуществ, которыми пользовалась царская Россия и несовместимость которых с равенством наций признало Советское Правительство, Сирия, которая только что после долгих усилий и громадных жертв увидела торжественное признание своего международного существования в качестве независимого и суверенного государства… была бы счастлива поддерживать в этом качестве с Союзом Советских Социалистических Республик дружественные дипломатические отношения…»

В заключение Мардам-бей просил согласия Советского правительства на обмен дипломатическими представителями в ранге посланников.

Прочтя письмо, я сказал, что оно вполне отвечает основной цели переговоров и очень импонирует мне духом дружелюбия, пронизывающим его от первой до последней строки. Я высказал убеждение, что Советское правительство рассмотрит его с максимальной благожелательностью и не замедлит с положительным ответом.

В дальнейшей беседе мы коснулись ряда актуальных проблем того периода, в центре которых была ситуация на военных фронтах Европы и положение на Ближнем Востоке. Напоследок министр сказал:

– Я понимаю, господин посол, что ожидание ответа из Москвы потребует некоторого времени. Может быть, нескольких дней. Поэтому, – продолжал он с доброжелательной улыбкой, – я приглашаю вас и ваших спутников как гостей правительства переселиться из душного Дамаска в Блудан. Это наш горный курорт, всего в шестидесяти километрах отсюда. Там вы будете пользоваться максимальным комфортом, а горный воздух пойдет вам на пользу. Кстати, – он лукаво подмигнул мне, – там вы будете вне досягаемости нашей пронырливой прессы.