Воспоминания душегуба: Друг

Мелкая чехарда ножек, пронёсшихся по ладони, не смогли вырвать меня из царства снов. По щеке разминулись какие-то насекомые, затерявшись в складках одежды. Кто-то долго носился вокруг рта, чувствуя ещё не выветренный запах еды. Длинные усики ощупывали щетину, шарили по губам, вызывая мурашки и мерзкие чувства. Кому-то не понравилось бродить в носу и маленькое тело выползло наружу, затерявшись в сальных волосах. В них уже давно копошились полчища насекомых, что-то выискивая среди сала и грязи. Внезапно ряды мокриц, муравьев и клопов завладели всем моим телом. В этот момент я проснулся… или уснул?

— Мне нужно наружу…

В пустом чердаке слова должны были эхом отражаться от стен, но тьма проглатывала их. Оказывается, здесь был кто-то ещё.

— Тебе нельзя на свет. Он тебя погубит.

— Я устал… Мне надо на улицу…

— Там враги…

— Мне плевать! Я хочу на свежий воздух…

Слова давались с трудом, но я чувствовал брешь в обороне собеседника.

— Каргалы схватят тебя…

Некоторое время я молчал.

— Там ведь… дождь идёт? Я чую его. Влажно…

Разговоры вслух с самим собой придавали сил, и я не чувствовал себя одиноким во мгле. Хотя, я и так не был один. Родная сестрёнка всегда оставалась рядом, однако в этой тьме, она, похоже, вышла куда-то по своим делам… В сознание я пришёл мгновенно. Вонь немытого тела, кровь и грязь — всё смешалось во тьме чердака, заставляя меня морщиться от омерзения. Даже дождь и ветер, просачивающиеся сквозь многочисленные щели, не смогли полностью освежить это помещение. Кое-как приподнявшись на локте, заметил валявшиеся тут и там пропитанные кровью и мазью тряпки, которыми обматывал ногу.

Я совершенно не помнил, когда приходил в сознание и менял повязку. Сколько же я бредил?.. Судя по пахнущим гнилью повязкам, какая-то гадость всё-таки в рану попала, потому меня то знобило, то в жар бросало… Пошевелив ногой, отметил, что боль почти прошла, а под повязкой провоняло до такой степени, что и крысы бы поморщились. Судя по запаху, рана загноилась, но каким-то образом мази помогли. Выглянув в щелку на улицу, убедился, что уже смеркается и следовало бы привести себя в порядок. Едва представив, во что превратились мои волосы за время, что я пробыл в беспамятстве, скривился. Стоявшее совсем недалеко ведро напрягало, но заглядывать внутрь я не стал, понимая, что воняет именно оттуда.

На ногах стоял сносно, ощущая небольшую зудящую боль в местах укуса. Ощупав на свету раны, облегчённо вздохнул — воспаления не наблюдалось, и, похоже, от заражения я избавился полностью. Размяв деревянное тело, пролежавшее в неудобной позе неизвестное количество времени, спустился в дом. Сумерки уже почти наступили, вот-вот слуги светильники пойдут зажигать.

Стараясь не думать о том, насколько сильно провоняет дом, я пробрался к кухне. Все мысли пропали, едва я учуял запах горячей похлёбки. К сожалению, на кухне собралось слишком много людей, и не было никакой возможности перехватить пару тарелок супа.

Пришлось пойти в старую добрую харчевню. Ганс оказался той ещё сволочью, в чём, впрочем, я и не сомневался. Кошель, который мне пришлось отнять у слуги, оказался набит медными монетами, что точно никак не соответствовало нормальной оплате. Ну а чего же ещё от обычных прихвостней местного барыги ожидать? Или кем он тут приходится? В любом случае, пару дней безбедно питаться на эти барыши мне хватит.

Послушав разговоры местных, оказалось, что провалялся я двое суток. Все как заведённые рассказывали про смерть Катара. И в каждом разговоре версия о его гибели менялась с банальной «упал, шею поломал», до «пёрышком под рёбрышко». Пришлось потратить изрядную часть добытых монет на вонючую мазь от вшей и других насекомых, а так же на стрижку у местного цирюльника под ноль. Вымывать насекомых пришлось долго, зато теперь я чувствовал себя заново родившимся.

Перед входом в харчевню некоторое время пришлось помёрзнуть на холоде и зайти только вместе с какими-то работягами, возвращавшимися с вахты. Как выяснилось, меры предосторожности оказались не напрасны — за столиком вместе с Гансом беседовали двое незнакомых мне мужчин. Они лишь мельком глянули на группу из четырёх человек, среди которых втиснулся я, и вернулись к разговору.

Пришлось занять место близ работяг, которые, судя по громким голосам, скоро вовсю начнут горланить. Народу набралось много, и прислушиваться к разговорам почти невозможно. Слышны были лишь отдельные фразы, слова, да интонации. Обслуги было уже двое, но ко мне подбежал тот самый мальчишка. Сунув ему с десяток медяков, заказал обильный ужин, едва-едва не подавившись слюной, пока перечислял. Мой голос он не мог узнать, потому волноваться не стоило. Каждого каю в совершенстве учат владеть своим речевым аппаратом и изменять голос. В тот раз мальчишке в ухо скрипел низкий спотыкающийся голос человека, страдающего обезвоживанием. У страха глаза велики, особенно если он подкреплён ржавым гвоздём у сонной артерии, потому мальчишка даже глазом не моргнул, когда я заговорил.