Воспоминания душегуба: Друг

— Не… Не знаю. Я запутался. Я слишком сильно был привязан к Гильдии и теперь, даже будучи… — это слово застряло в горле, но я всё-таки выпалил: — будучи предателем и изгоем всё равно занимаюсь тем же, что и раньше. Не хочу больше чувствовать себя привязанным к Гильдии. Но я больше ничего не умею, — мои плечи поникли. — Я не Тень, как ты, а всего лишь Стиратель, который только и умеет махать руками и убивать…

Правдой это было лишь отчасти, так как нас учили разным профессиям, хоть и на довольно среднем уровне. Тем не менее, оказавшись оторванным от Гильдии, я действительно занялся старым… Кулаки с каждым словом сжимались все сильнее. Эти мысли постоянно метались в моей голове, а в спорах с самим собой я всегда пытался найти оправдания. Но оправданий не существовало. Так же, как не существовало возможности вернуться в свой родной дом, будучи не растерзанным своими же близкими.

Вдруг я почувствовал тепло и скосил взгляд на подругу, прижавшуюся ко мне. Это стало последней каплей и, не имея больше сил сопротивляться, скупые мужские слёзы поползли по щекам, попадая на макушку Крохи. Медленно подняв руки, я прижал к себе друга, что никогда не оставит меня одного. Так мы стояли некоторое время, пока я утирал слёзы и злился на самого себя — мужчина не должен реветь. Надеюсь, этого позора не заметил мой друг, потянувшийся за спину. Но зачем она тянется за спину?..

— Крошик?..

Рука девушки дернулась, и от кинжала, вспоровшего одежду, меня в очередной раз спасла сестрёнка, дёрнувшая за плечо. Боли я не почувствовал даже когда кровь побежала по руке и меня осенило — снотворное!

— Твою мать, Кроха, ты что вытво…

Договорить она мне не дала. Пронёсшаяся рядом со щекой сталь заставила заткнуть рот, а блеснувшие лезвия похолодеть. Снотворное уже делало своё дело и затягивало в блаженную пучину сна. Сейчас я похвалил себя за то, что перед заданием выпил укрепляющий отвар, что сейчас боролся со снотворным. Иначе лежал бы уже с перерезанным горлом. Времени не оставалось, и я разорвал дистанцию между нами после первых выпадов девушки. Кинжалы в её руках превратились в танцующие молнии, метящие в горло и грудь. От былой неуверенности не осталось и следа. И в узком пространстве переулка у неё бы получилось меня одолеть, если бы не моя рука, дернувшаяся за подол плаща. Хрустнула скорлупа, и я наотмашь распылил перед собой содержимое, кинувшись прочь. Вслед донеслись гневные ругательства. Долго же тебе придётся избавляться от слепоты, подруга. Стало не до злорадства, когда в спину полетели ножи, а один из них впился в пальце от моего плеча.

Псы на улице уже не знали на кого лаять, поэтому просто проводили меня удивлёнными взглядами. Но мне было не до них. Снотворное в крови неумолимо побеждало. Тем не менее, я благодарил девчонку, которая намешала в яд больше мяты. Хотя о какой благодарности могла идти речь, когда меня снова предали? Та, которая мило улыбалась мне, на самом деле всегда прятала за спиной нож? Неужели все мои друзья и знакомые такие? «А чтобы сделал ты, Мангуст, окажись лицом к лицу с тем, кто обречён на очистительную смерть?», — как всегда, тень попала в точку. Сжав зубы, я заставил сестрёнку заткнуться. У меня не хватило решимости ответить на её вопрос. Потому что я давно знал ответ.

Не понимая, становится ли на улице темнее, или это мои веки моргают всё медленней, я каким-то образом всё ещё оставался в сознании. Спустя какое-то время нос уловил запах сена, навоза и пота таппанов, а в голове вспыхнула радость. Но тут же угасла, перемежающаяся успокоительным действием снотворного. Наугад найдя своего жеребца, я отмахнулся от чьего-то назойливого голоска. Оказавшись на спине таппана, помню, что начал очень медленно моргать. А когда открыл глаза, таппан уже нёсся галопом за стенами Селахгасе в неизвестном направлении. Это радовало. Начинало светать, но мне было на это плевать, так как я решил поудобнее устроиться на мягкой шее таппана.

Мир возвращался неуклюже, выстраивая мозаику образов по частям. Сначала появилось солнце, лизавшее моё замёрзшее тело. Следом ворвались стрёкот птиц и завывания заверти. Что-то кольнуло щеку, заставляя открыть глаза. Мирно чавкая травой, рядом со мной возвышался таппан. Застрявшая в поводьях кисть затекла, а руку прожгла боль, когда я попытался подняться. Вправить вывих оказалось проще, чем терпеть боль в голени.

Жёлтое блюдце осеннего солнца кое-как, словно больной старый дед, взбиралось наверх по мягким белым ступеням облаков. Оно больше не дарило тепло, а скорее нагло издевалось над людьми, делясь исключительно светом. Ледяной северный ветер решил окончательно измотать, подув в спину и едва не отправив в полёт с высокой кручи.