Воспоминания души (СИ)

— Это семьдесят шестой год, ноябрьские праздники. Вареньке тогда исполнилось семь лет. Вот она. А это её мама — Арина Наумовна. Женщина необыкновенной доброты. К ней тянулся весь дом. Она всегда помогала, могла утешить. Даже я находила успокоение в общении с ней… У меня тогда несчастье приключилось, муж первый погиб, отец моего сыночка Игната, и казалось, что жизнь окончена… Ариночка стала моей опорой, хотя и была младше меня на восемь лет, — в глазах Серафимы Павловны мелькнула боль, и у меня вдруг кольнуло сердце.

— Мне жаль, — пробормотала я, не зная, как ещё выразить свою печаль, что этой милой бабульке пришлось такое пережить.

— И мне жаль… Но не того, что я пережила, а того, что когда я могла помочь и позже беда приключилась с Ариной, я не сделала этого… Просто не подумала, что ей нужна помочь… Она не просила, и просто тихо уехала из дома, а я всё собиралась проведать её, чтобы поддержать, но как-то времени не находилось… Домашние хлопоты, воспитание сына — всё это забирало много времени и я так и не выбралась её проведать… А ведь возможно, не останься она тогда в одиночестве, не сделала бы с собой такого…

Помня боль Вари от потери мамы, я почувствовала, как в горле образовался ком, а на глаза навернулись слёзы. И хотя я совсем не помнила самой Вариной мамы, но в душе сохранилось ощущение какой-то доброты и света, которые, мне казалось, исходили от неё.

Смахнув украдкой слезу, я взяла бабульку за руку и тихо прошептала:

— Вы не виноваты. Это я… То есть Варя… Она переехала жить к отцу, и мама не выдержала одиночества. Останься дочь с ней, ничего бы этого не случилось.

— Нет, Варенька была хорошей девочкой и ни в чём не виновата, — Серафима Павловна моментально напряглась и неодобрительно посмотрела на меня, но уже через мгновение стушевалась и с раскаянием посмотрела на меня. — Не вини девочку, ей тоже пришлось горя хлебнуть… Но сейчас не об этом… В семьдесят шестом ещё всё складывалось хорошо… Вернее, как потом оказалось, мы так думали. Трагедия ведь случилась в восемьдесят втором, и мы узнали, что у Василия Зиновьевича и молодуха есть, и сын уже прижит от неё… Хм, а ведь получается, что когда сделали эту фотографию, бабёнка то эта молодая, Лидка, уже блюхая ходила, — старушка нахмурилась, о чём-то думая, а потом неодобрительно закивала головой. — Вот же стервец! У Эмильчика день рождения в июне, а значит, в ноябре она уже беременная была!

Быстро произведя подсчёты, мы обе принялись с удвоенным интересом рассматривать фотографию. «Получается, что улыбающийся здесь отец Вари уже тогда обманывал всю семью? Эта его радушная улыбка, полный любви взгляд, обращённый на Арину Наумовну, всё это фальшь?» — подумала я, рассматривая снимок, и ощутила омерзение. «Подлец! Он уже на тот момент путался с той шлюхой, и лицемерил!». Чувство ненависти к бывшему отцу возросло и меня передёрнуло.

Бабулька продолжила листать альбом и указывать на фотографии, сопровождая их комментариями, и я с интересом рассматривала их, отмечая изменения в Варваре, а в душе поселилась боль за девочку и её мать. Чем больше я про них узнавала, тем тяжелее становилось. И мать Вари, и она сама, судя по всему, были любимицами если не всего дома, то Серафимы Павловны точно, и в душе поселилась тоска и чувство безвозвратной потери дорого и любимого человека.

— А вот это уже последние фотографии, — с грустью произнесла старушка и указала на очередной снимок. — Это девятое мая. Мы тогда сначала концерт устроили в холле дома, а потом выехали за город. Василий Зиновьевич уже перевёз Лидку с Эмильчиком в дом, и Варенька переселилась от мамы сюда. Два месяца прошло после развода родителей и здесь девочка уже сама на себя не похожа… Бедный ребёнок. Она даже играть на скрипке и участвовать в постановках отказалась… Лидка её вечно шпыняла и пыталась побольнее уколоть, а Василий Зиновьевич всё не замечал этого, не верил… Эх, такую девочку сгубили… Красавицей бы выросла…

По щеке Серафимы Павловны потекла слеза и, не выдержав, я тоже расплакалась, глядя на снимок. Девочка на самом деле была красивой — высокой, худощавая, светловолосой, с длинной косой, а больше всего привлекали взгляд её зелёные глаза. В них читалась и доброта, и боль, и страх, и какая-то детская растерянность. Хотелось прижать её к себе и хоть как-то успокоить, пообещать, что всё будет хорошо. «Только ведь у Вари ничего хорошо впереди уже не предвиделось. А вернее, вообще ничего не было» — с тоской подумала я.