Воспоминания Элизабет Франкенштейн

— Никогда такого не будет! Нет у меня желания выходить за Виктора, — лихорадочно заговорила я, как в бреду — Не хочу вообще его видеть. Не он отец ребенка, не он. В этом доме бывает много мужчин, приезжают, уезжают. Гнусные соблазнители, ты хорошо это знаешь, Селеста. Или я не слышала, как ты предупреждаешь горничных остерегаться гостей барона? Велишь им завязывать юбки внизу у лодыжек, когда прислуживают джентльменам. Джентльмены!Мартовские коты, вот как отец их называет. Он говорит, что они достойны уважения не больше, чем животные на скотном дворе. Помнишь, наверно, маркиза де Шательнефа, который гостил у нас в… июне, да, в июне. Так о нем было известно, что он держал по меньшей мере четверых любовниц моего возраста — и моложе. Может, это он… Пьетро делла Валле, поэт, бывший у нас до него; разве он не отвратительный rou'e? [45]Может, он отец ребенка… Как я могу сказать, кто из них, кто, кто? Их было так много, можно ли требовать, чтобы я знала, кто именно? Графиня Лендсир, когда гостит у нас, оставляет дверь своей спальни открытой — и ее мужу известно об этом. Последний раз, когда она была у нас, ее за одну ночь посетили три любовника. Как я могу назвать отца моего ребенка, если, как говорят, графиня не может поручиться за то, кто отец каждого из ее детей? Что ты так возмущаешься? Считаешь меня ангелом; но ты не знаешь меня по-настоящему. Вспомни, ведь я росла среди цыган. Жила по другим законам. Все цыганские девушки — проститутки. Моя сестра Тамара была проституткой, собственный отец…

— Дитя, дитя, ты бредишь, — сказала она, прижимая меня к себе. — Послушай меня. Мы должны сообщить Виктору…

Я, хотя и была слаба, закричала, грубо оборвав ее:

— Я здесь госпожа. Сделаешь так, как я велю. Не желаю видеть Виктора. Не смей посылать за ним. И за бароном тоже; он занят важным делом. Глупо отвлекать его из-за того, что должно произойти, не важно, что он думает об этом. Умоляю тебя! Или хочешь опозорить меня в глазах отца? Этого я тебе никогда не прощу! Ты станешь моим врагом.

Содрогаясь от рыданий, я прижалась к Селесте, ища утешения, в то же время бессильно колотя ее кулачками и клянясь, что навсегда возненавижу ее, если она не послушает меня.

— Обещай, что сделаешь, как я говорю! А лучше, раз ты моя сестра, клянись на своих ножах!

И она поклялась. Но ей не пришлось выполнять клятву. Следующим утром на рассвете я проснулась, как от толчка, и поняла, что развязка близка. Боль была такая, будто яростное копье пронзило низ живота. Повсюду кровь: простыни, покрывала — все в крови. Я пронзительно закричала, и внезапно надо мной появился темный силуэт. Человек-птица,была первая моя мысль. Но нет — то был доктор Монтро, который протянул руки и прижал меня к постели, чтобы я не свалилась на пол.

— Лежите спокойно, — скомандовал он, — Мы должны быть уверены, что вышло все, ничего не осталось.

Одной рукой доктор Монтро залез в карман и извлек инструмент, похожий на щипцы. Он начал рыться им в кровавой кучке, лежавшей меж моих ног, быстро исследуя то, что обнаружил там.

— Думаю, вышло не все, — сказал он, — Нужно подождать еще.

— Дайте мне мою микстуру, — закричала я, имея в виду успокоительный отвар, которым поила меня Селеста, стоявший сейчас на столике рядом с кроватью. Я хотела достать бутылочку, но доктор крепко держал мои руки.

— Вздор, — сказал он, — От этого никакого толку.

— Нет, это помогает… снимает боль.

— Такого не может быть. Это не порядочное лекарство, а всего лишь знахарское зелье. — И с этими словами он смахнул бутылочку со стола и снова вцепился в меня, — Будь сильной, Элизабет, — внушал он. — Никто не сможет сделать это за тебя. Придется терпеть, как терпят все женщины.