Воспоминания Элизабет Франкенштейн

Теперь у нас нет оснований сомневаться в том, что подобная непотребная практика имела место. Но остается открытым вопрос, на что были направлены эти процедуры. Было ли целью гипнотизера гнусное совращение? Или в его методике скрывался некий глубокий смысл? Комиссия Франклина в 1784 году чрезвычайно скептически отнеслась к методам Месмера. Она поставила под вопрос его моральный облик и недвусмысленно предупредила женщин не иметь дела со сторонниками животного магнетизма. Впрочем, на мнение комиссии повлиял главным образом тот факт, что она не смогла найти никакого эмпирического подтверждения существования животного магнетизма, и потому был сделан убийственный вывод: деятельность Месмера следует признать мошеннической и безнравственной. Исходя из твердо установленных медицинских фактов, говорящих о том, что нервная система женщин более возбудима по сравнению с мужской, у них более богатое и живое воображение, они более чувствительны к прикосновению и вообще эмоционально неустойчивы, комиссия заключила, что главной целью Месмера было посягательство на женское целомудрие под видом оказания медицинской помощи.

Однако рассказ Элизабет Франкенштейн позволяет нам, живущим в более либеральные времена, взглянуть на Месмера с иной, менее строгой, но не менее обоснованной точки зрения. В ее случае мы видим, что оргиастическая вспышка бесспорно имела благотворное эмоциональное последствие: женщина смогла извлечь из памяти невыносимо мучительный ирреальный эпизод. Воспоминание, так сказать, вырвалось из-под жесткого давления самоконтроля, от природы свойственного женскому характеру. Это позволило Месмеру определить, что жестокое убийство, в котором Элизабет Франкенштейн призналась под гипнозом, – лишь фантазия, глубоко связанная с ее неудачным сексуальным опытом в прошлом. Возможно ли тогда, что Месмеру, пусть случайно, удалось совершить важное открытие в области женской психологии? То есть, что у женщины, как выразилась Элизабет, «внутри сознания есть другое сознание»? Возникает вопрос: значит, женщина, с ее врожденной стыдливостью, от которой мужчина свободен, может избавиться от определенных психических расстройств, связанных с сексуальными отношениями, единственно лишь посредством мощного, даже истерического эротического выброса? В подобных случаях чувство стыда, которое обычно защищает приличную женщину от бесчестья, временно должно приглушаться, хотя, разумеется, под тщательным контролем профессионального врача.

Сколь ни отвратительной такая практика может показаться неспециалисту, врач должен лишь с интересом встречать любую психотерапевтическую методику, позволяющую излечивать эмоциональную неустойчивость. Трудно представить, чтобы подобные приемы подходили мужчинам, которые обычно не подавляют своего полового инстинкта. Тем не менее, даже если Месмер лишь открыл путь трезвым ученым в terra incognita женской сексуальности, можно считать, что он оставил значительный след в истории медицины.

Внезапный отъезд Виктора

Летом после своего выздоровления Виктор вернулся к старой привычке бродить по горам. По мере того как он набирался сил, он отваживался уходить все дальше от замка, часто по нескольку дней не возвращался домой, ночуя под звездами. Первое время я боялась, что подобные вылазки будут слишком обременительны для его не вполне окрепшего организма; но душа моя успокоилась, когда я увидела, как благотворно они действуют на него. Он вновь обрел прежние энергичность и цвет лица и добирался до крутых склонов Мон-Салэв, а то и дальше, до ущелья, по которому бежала Арвэ, где иногда мог оставаться по две недели. Он находил утешение в этих знакомых местах, среди ностальгических пейзажей, напоминавших ему о беспечном, веселом детстве. В самом шепоте ветерка ему слышался голос матери. Он вновь бродил по разрушенным замкам и давно покинутым монастырям, чьи печальные руины рождали в его воображении романтические картины. И я, видя его в приподнятом настроении, испытывала облегчение. Он возвращался, бодрый телом и духом, и я тогда вспоминала те прекрасные дни, когда он впервые покорил меня своей страстной натурой.

Ужасный и величественный лик Природы всегда настраивал Виктора на торжественный лад, заставляя забывать о преходящих треволнениях жизни, а теперь еще больше, чем всегда, – хотя для меня осталось неясным его объяснение этой новообретенной торжественности:

– Когда я бываю там, на вершине мира, сами небеса говорят со мной о Всемогуществе. И я перестаю страшиться. Почему я должен трепетать перед каким бы то ни было существом, пусть нечеловечески чудовищным, когда понимаю, как ничтожна его власть рядом с той, что правит стихиями?