«1.1. Большевизм — смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Это разрушительное мировоззрение, и его носители заслуживают того, чтобы Германия дала им бой.
2. Эта борьба потребует безоглядных и энергичных действий против большевистских поджигателей, партизан, саботажников, евреев и уничтожения без остатка любого активного и пассивного сопротивления с их стороны…»[134]
, А двумя днями позже — 6 июня — была выпущена знаменитая «Инструкция по обхождению с политическими комиссарами», более известная как «Приказ о комиссарах»: «В борьбе с большевизмом на поведение врага в соответствии с принципами человечности или международного права рассчитывать не приходится. В особенности от политических комиссаров всех мастей как носителей духа сопротивления следует ожидать исполненного ненависти, жестокого и бесчеловечного отношения по отношению к нашим военнопленным. [Поэтому] войска должны сознавать: в этой борьбе по отношению к этим элементам нет места пощаде и оглядке на международное право. […] Поэтому; схваченных в бою или при сопротивлении, их следует, как правило, уничтожать на месте, применяя для этого оружие»[135].За несколько дней до нападения «Приказ о комиссарах» зачитывался в войсках, причем его интерпретация была доверена средним командирам. Их понимание задачи нередко было куда как более широким, нежели сам приказ.
Так, рядовой Руди Махке, попав в плен, в частности, показал:
«Наш капитан Финкельберг делал в нашей роте доклад о Красной Армии за два дня до начала похода. Кратко были обсуждены знаки различия, затем он сказал, что в плен никого брать не нужно — это лишние едоки и вообще этораса, истребление которой является прогрессом. Комиссары, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, настоящие черти в образе человеческом, и их нужно истреблять, без колебаний расстреливать. Невыполнение этого приказа будет стоить жизни нам самим»[136]
.Тут, кстати, существенна и сама по себе широкая свобода «интерпретации» приказа офицерами вермахта.
И в этой связи не следует переоценивать то обстоятельство, что евреи как таковые в «Приказе о комиссарах» даже не названы. Отмеченная только что свобода «интерпретации» с лихвой выправляла этот «недостаток».
К тому же есть основания полагать, что под комиссарами не в последнюю очередь в виду подразумевались именно евреи, или, по крайней мере, в том числе евреи. Сплав «комиссарского» с «еврейским» непосредственно в головах разработчиков «Приказа о комиссарах» характеризует одна прелюбопытнейшая фраза, всплывшая при обсуждении проекта ОКХ в Отделе у Э. Мюллера еще 26 мая:
«Многие нееврейские комиссары, несомненно, всего лишь попутчики и не являются приверженцами коммунистической идеи»[137]
.Ю. Ферстер резонно усматривает в этом свидетельство типичности такого рода отождествления большевизма и еврейства. Тем легче предположить тот же самый «сплав» в головах исполнителей приказа!