В то же время мы получили из Рима депешу, подтверждающую мнение Нельсона. Правда, король объявлял, что Макк идет на Чивита Кастеллана не с 20 000, а с 40 000 человек. Казалось немыслимым, чтобы подобное численное превосходство не обеспечило нам победы.
Впрочем, король был до того уверен в успехе, что мы, успокоенные его безмятежностью, отрешились от всех тревог. Его письма были полны описаниями праздников, которые устраивались в его честь. На улицы Рима он выходил не иначе как ступая по коврам под цветочным дождем, и в тот вечер он тоже был героем пышной торжественной церемонии в театре Аполло.
Послание, сообщавшее эти подробности, было датировано 6 декабря. Мы показали его лорду Нельсону, обратив его внимание на то, что генерал Макк движется на противника не с 20 000, а с 40 000 человек.
Однако все это его вовсе не убедило. У него с первого взгляда сложилось довольно нелестное мнение о генерале Макке.
Он покинул нас около пяти часов вечера, а мы, королева и я, остались в обществе нескольких дам из нашего постоянного кружка.
Между семью и восемью, в то время как мы пили чай, послышался стук колес экипажа, проезжающего под аркой дворца, потом сильный шум — это слуги забегали по лестнице.
Лицо королевы покрылось смертельной бледностью. Я устремила на нее вопрошающий взгляд.
— Ах, — пробормотала она, — у меня предчувствие.
— Какое, государыня? — спросила я.
— Это король! Он приехал!
— Король? Государыня, это невозможно! Мы же только сегодня утром получили от него письмо.
Дверь распахнулась, и придверник объявил:
— Его превосходительство герцог д’Асколи.
Вошел герцог д’Асколи. Мы с королевой обе вскрикнули от удивления. Он был в костюме короля, а поскольку они были одного роста и одних лет да и в комнате царил полумрак, мы в первое мгновение приняли его за самого Фердинанда.
Однако королева быстро поняла свою ошибку, и тотчас супружеская проницательность подсказала ей, что за этим переодеванием кроется нечто постыдное.
Встав с места, она сурово осведомилась:
— Герцог, что означает этот маскарад?
— Увы, государыня, ничего веселого он не означает, — отвечал герцог, — но, по крайней мере, доказывает мою преданность королю.
— Королю? И где же он сам?
— Здесь, государыня.
Королева быстро взглянула на меня и переспросила:
— Где это «здесь»?
— В своих апартаментах.
— Ах, так! Похоже, он не осмеливается предстать передо мной?
Затем, помолчав, она произнесла:
— Неаполитанцы разбиты, не правда ли?
И, поскольку герцог колебался, прибавила:
— Ну же, если король женщина, то зато я — мужчина. Говорите все, как есть!
— Да, государыня, это полный разгром.
— Славный Нельсон! — обратилась она ко мне. — Как видишь, чутье его не обмануло. Стало быть, этот генерал Макк действительно идиот, как мы и предполагали?
— Я могу лишь сказать вашему величеству, что неаполитанская армия полностью разбита.
— Вы уверены, что эта новость верна?
— Мы узнали ее, король и я, из собственных уст генерала Макка.
— Генерала Макка?
Королева схватила меня за руку и судорожно стиснула мои пальцы.
— Ясно, что мне придется испить чашу позора до дна, — прошептала она.
— Но в конце концов, сударь, — обратилась я к герцогу, в то время как королева рвала зубами свой носовой платок, — неужели вы не можете сообщить ее величеству никаких подробностей?
— Я не могу сказать ее величеству ничего, кроме того, что знаю сам.