Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Я выехала тотчас и добралась до места утром пятого. Тогда этот замечательный друг сошел на берег и провел подле меня целый день. Потом, так как я выразила желание повидаться с капелланом мистером Скоттом и хирургом мистером Битти, он послал за ними, и я жадно выслушала во всех подробностях скорбный рассказ о кончине Нельсона.

На следующий день капитан Харди дал мне добрый совет незамедлительно убрать все принадлежавшие Нельсону вещи, что он завещал мне, в надежное место, не то ими завладеет семейство, а тогда все кончится скандальным процессом. Последовав этому совету, я сняла здесь же, в Спитхеде, маленькую квартиру и приказала отвезти туда все, что принадлежало моему герою. Три дня протекли в этих благоговейных заботах, и они принесли мне немалую пользу, потому что ежеминутно при виде все новых доказательств любви Нельсона слезы, душившие меня, начинали ручьями струиться из глаз, доставляя единственное облегчение, какое еще было для меня возможно.

В субботу 15-го тело Нельсона положили в гроб, подаренный ему капитаном Беном Хэллоуэллом (если читатель помнит, он был изготовлен из мачты французского корабля «Восток»); затем на гроб накинули покров, сделанный из полотнищ флагов. Мистер Тайсон, бывший секретарь адмирала, мистер Нейлер, мистер Йорк-Геральд и мистер Уилби явились от имени Адмиралтейства, присланные затем, чтобы принять тело, перенести с «Виктории» на яхту и отправить в Гринвичский госпиталь.

Погребение назначили на 6 января. Было решено, что гроб установят в соборе святого Павла, призванном стать усыпальницей героев и государственных мужей: упокоившись здесь, Нельсон как бы положил начало созданию английского Пантеона.

Да будет мне позволено не останавливаться особенно подробно на описании моего несчастья. Сначала я думала, что оно повлечет за собою вечную скорбь. Я заказала траурные одеяния и дала себе слово, что никогда более не надену иных. Одну из комнат Мертона я превратила в хранилище священных реликвий, которыми была обязана благочестивой дружеской верности капитана Харди. Я провела там год вдали от света, наедине с Горацией.

Но, строя такие планы на будущее, я не учла человеческой слабости и забыла о женском непостоянстве.

Остаток моей жизни оказался лишь чередой ошибок, заблуждений и безумных трат, что привели меня туда, где я ныне нахожусь. Но с той минуты, когда я перестала быть супругой лорда Гамильтона и возлюбленной Нельсона, или даже с той, когда утратила звание подруги королевы Каролины, я вновь стала просто Эммой Лайонной, разбогатевшей куртизанкой, которая если и может претендовать на уважение, то лишь на то, какое внушает богатство, и только до тех пор, пока она сумеет это богатство сохранить.

Осознать меру моего падения мне помог отказ Англии и короля признать завещание Нельсона. Он поручил заботу обо мне своему монарху и своей родине: если бы тот и другая отнеслись со вниманием к предсмертной воле героя, только что сложившего за них голову, это подняло бы меня в моих собственных глазах.

По крайней мере, пусть бы, отвергнув меня, они почтили уважением и признанием мою бедную Горацию, тогда б и я, видя, что дитя великого человека окружено вниманием, достойным ее отца, сочла бы себя обязанной охранить и собственное достоинство; ведь в конце концов, как мне кажется, если иметь такую мать, как я, — несчастье, то быть дочерью Нельсона, величайшего из мореплавателей своего века, а может быть, и всех времен, — честь, так что одно должно было бы искупать другое.

Но все вышло по-иному. Нас обеих обливали презрением — и меня, и мою дочь. Чувствуя, как все презирают меня, я сама стала достойной этого.

Однако, отдавшись к концу своей жизни безрассудному существованию, полному заблуждений и расточительности, которые были свойственны ее началу, я удалила от себя Горацию, чтобы ни один из моих пороков не запятнал ее души; я надежным образом поместила на ее имя четыре тысячи фунтов стерлингов, завещанные ей Нельсоном, и эта рента в пять тысяч франков тратилась на ее содержание и воспитание.

Подробное описание обстоятельств, что привели меня от блеска к нищете, от богатства к бедности, было бы слишком длинным и не представляло бы собой никакого интереса. Я уже рассказывала о вечерах в Палермо и обуявшей меня страсти к игре. Эта страсть со временем все увеличивалась. Привыкнув к мотовству, я не умела соизмерять свои расходы с доходами и два года спустя после смерти Нельсона оказалась в столь стесненных обстоятельствах, что была принуждена оставить Мертон, и он был продан с торгов.

К счастью, престарелый герцог Куинсбери, о котором я уже упоминала, остался мне другом. Он поселил меня в одном из своих меблированных домов в Ричмонде и взамен моих проданных лошадей и карет дал мне другой экипаж. Благодаря его щедрости я жила на широкую ногу до самой его смерти, наступившей в конце 1810 года.

Его доброта пережила его самого, ибо по завещанию он оставил мне сумму в тысячу фунтов стерлингов, назначенную к единовременной выплате, и ренту — пятьсот фунтов годовых.