Воспоминания гетмана

На следующий день вечером я был приглашен в оперу в императорскую ложу. Меня внизу в коридоре встретил директор Королевских Прусских театров, граф Гильзнер, человек чрезвычайно любезный. Я ко всему этому не привык и чувствовал себя несколько неловко. Он меня встретил у входа с тростью и шляпой с перьями, все люди его вышколены были великолепно, по малейшему его жесту дверь открывалась и закрывалась. Он ввел нас в маленькую гостиную, затем через некоторое время началось торжественное шествие, впереди два капельдинера, затем он, затем я, затем мои украинские спутники, и шествие заканчивалось моими же немецкими спутниками гр. Берхемом, Альвенслебеном и Майером. Нас подвели, кажется, к какой-то занавеси, по жесту графа Гильзнера занавесь раздвинулась, и мы оказались в ложе. Гильзнер с большим поклоном указал мне на место в первом ряду, но всем остальным предложено было сесть во втором, положение для меня было невеселое. По какому-то знаку графа Гильзнера немедленно при моем входе взвилась занавесь, и спектакль начался. Я с ужасом думал об антрактах, так как, видимо, представлял для немцев большой интерес, и чувствовал себя неловко. Гильзнер, добросовестный царедворец, вероятно, тосковал по отсутствию императора и на мне проделывал за отсутствием его величества все свои привычные эксперименты. Несмотря на прелестный спектакль, я был рад, когда мог спокойно добраться домой.

Через день я поехал в той же компании в Спа. Несмотря на те сведения, которые я имел о поражении на фронте, в тылу порядок был полнейший, поезда шли без всякого опоздания, на дорогах никаких загромождений не было, картина, резко отличающаяся от всего того, что, к нашему горю, происходило во всех тождественных случаях у нас, когда при отходе творилось в самых глубоких тылах что-то невероятное. Фельдмаршал Гинденбург встретил меня на вокзале, в Спа, посадил с правой стороны и повез к себе, где собрался весь штаб и состоялся завтрак. Особенно интересного об этом завтраке я ничего не могу сказать. Помню, что Гинденбург высказался почти что с отвращением о некоторых берлинских кругах, которые вечно в панике, но вместе с тем всю войну упорно старались отделаться от всякой повинности. После завтрака Гинденбург пригласил меня, Людендорфа и Берхема в отдельную комнату, и здесь в течение одного часа мы беседовали. Разговор вел я с Людендорфом, Гинденбург больше молчал и только по выяснению вопроса уже в окончательной форме давал заключение. Берхем же, ввиду моего плохого знания немецкого языка, в некоторых случаях переводил с французского мои слова Людендорфу, который на последнем языке не говорил. Речь шла вначале о большевиках. Людендорф и в особенности Гинденбург высказывались против большевистской политики. Я доказывал необходимость правильного формирования Особого корпуса армии. Они с этим соглашались. Целью этой армии было бы движение на север. Затем, что касается украинской постоянной армии, они поняли, что я прав и что при тех условиях, в которых мы теперь находились, ничего серьезного создать к весне не могли. Они обещали полное содействие. Вопрос коснулся также других формирований, которые делались за счет немцев, главным образом, Южной и Астраханской армий. Эти армии имели целью поддержку, главным образом, Дона, но контингент добровольцев набирался бы у нас на Украине. В данном случае видно было, что Людендорф за, Гинденбург же считал, что было бы лучше, если бы мы, т. е. Украина, взяли их на свое попечение. Я полностью с этим согласился. Про положение их дел я не спрашивал, так как прямого делового значения это не имело. Я просил возвращения пленных по моему выбору, для сформирования из них частей в Южной армии и в украинской, и на это последовало их согласие. Вообще, по всем пунктам, возбужденным мной, я получил ответ в положительном смысле. Общее впечатление было, что дела у них неважны, но спокойствие полное. О положении Германии или армии не было проронено пи одного слова. После разговора я, провожаемый фельдмаршалом и штабом, поехал в отведенное мне помещение в одной из дач, находящихся вблизи железной дороги. Через час туда приехал фельдмаршал. Мы пили, около часа разговор вертелся исключительно на общих вопросах, не имеющих никакого политического значения. Я даже не припомню, о чем говорил Гинденбург, больше рассказывал о своей службе, после чего я с ним поехал на вокзал, где мы и простились.

В тот же вечер мы прибыли в Кельн, где переночевали в гостинице около Собора. На следующий день, имея свободное время до отхода поезда, я пошел с Берхемом, ярым католиком, осмотреть Собор. Я и раньше его осматривал, но не в таких деталях. Мог это сделать теперь. Нас сопровождал Кюстер, говоривший по-французски как француз, оказалось, что он всю свою жизнь провел во Франции. Кончилось тем, что мы взобрались на самую высшую доступную точку в башне Собора.