Воспоминания графа фон Кролока (СИ)

Мы были разделены морями тьмы, огромными пространствами, на которых бушевала злая вьюга, но сквозь эти необъятные дали я мучительно явственно и остро ощутил ее юное тепло и манящий, неповторимый запах…

Под сводами своего старого замка я привык на рассвете ощущать невыносимую, давящую тоску. Чувства, развлечения, краски мира – все, в чем смертные существа находят источник для радости, всегда казалось мне настолько бессмысленным и бледным, что их детские восторги не вызывали у меня ничего, кроме презрительной улыбки. В моем мире нет границ между светом и тьмой, между наслаждением и болью. Все в нем погружено в серый, липкий туман, в котором мои усталые зрачки различают только смутные очертания предметов… Словно раскаленные иглы, жалят мозг пустые вопросы: к чему я стремился? Почему это безумное, дикое сердце так никогда и не могло найти себе покоя в своей вековой, ненавистной клетке?.. Чего оно так страстно жаждало, к чему отчаянно рвалось, разбиваясь о стальные прутья и истекая кровью? Как тяжело, не являясь ни ангелом, ни демоном, все же оставаться чем-то большим, чем человеческое существо, состоящее из пыли и праха… Все они не знают главного. Что все пройдет. И что ничто не равно ничему. Ничего не имеет значения. Но много ли счастья принесло мне то, что я слишком хорошо это знаю? В этом зыбком мире нет ничего, за что стоило бы держаться или ради чего стоило бы продолжать бессмысленное существование. Улыбки, страсти, жар познания, вера, солнечные блики… И это тоже пройдет. Даже сама нескончаемая вечность не имеет никакой ценности.

Но если в самом деле ничего в этом мире не имеет смысла, то почему эти вопросы переставали занимать мой ум, как только я ощущал, что меня снова переполняет запах юного, невинного создания, затерянного где-то в полночной тьме?.. Тогда от «болезни печали», от мучительных размышлений, от моей жестокой тоски не оставалось и следа. Я чувствовал, как их манящая близость волнует и тревожит меня. Мои потухшие зрачки превращались в черные пылающие факелы. Нечто древнее, первозданное, необузданное и дикое просыпалось глубоко во мне. Больше не было векового холода. Маленькие, острые льдинки, гонимые суровым ветром, больно кололи мне лицо, но я не замечал этого. Меня не пугало неистовство метели. Меня охватывало нетерпение охотника, с нервным трепетом ждущего свою наивную жертву… И начинались бесконечные блуждания под слабо освещенными окнами. Но теперь длинные зимние вечера больше не приносили с собой ни гнетущих вопросов, ни ядовитой печали…

Кто бы мог поверить, глядя на меня, такого огромного, сильного, полного внутреннего огня и страсти, что я, быть может, стою еще ближе к небытию и праху, чем несчастные смертные существа, в венах которых хотя бы бежит согревающая, теплая, драгоценная кровь? И только предательская бледность, покрывающая мои черты, могла случайно выдать пугающую тайну…

Когда я первый раз почувствовал ее, распыленную в воздухе, когда ощутил ее в долгом, обжигающем вдохе, я понял, что моих губ коснулось что-то новое, неизведанное и странное… Я остановился с блуждающим взором, вдохнул еще и еще, пытаясь понять, с чем же я так неожиданно столкнулся. Увы, ее волна, дразня воображение, скользнула по моим воспаленным губам и исчезла так же внезапно и таинственно, как и появилась!

Бешенство и неукротимое желание охватили все мое существо, потому что всей душой я ненавижу ускользающее! И вот глубокой, темной ночью мои зрачки уже различали вдали слабое мерцание ее освещенного окна и едва уловимый, полупрозрачный силуэт на его фоне…

Но чем ближе я продвигался к своей цели, тем яснее понимал, как непроста моя задача. Ощутив ее на таком близком расстоянии от себя, я осознал, что слова страсти и соблазна, которые я так щедро расточал другим безумным девочкам, рядом с ней будут мне плохими помощниками… С ней требовалось заговорить иначе. Такой, как она, не вскружить голову пылкими признаниями и необузданной страстью. Но видел ли я раньше таких, как она?.. Нет, не видел никогда. И, вероятно, больше уже не увижу…

Так или иначе, я собрался с мыслями и постаравшись справиться с пожаром, бушевавшим во мне, заговорил с ней тем мягким, чарующим и заботливым тоном, полным обаяния и нежного сочувствия, которым я так умел пленять людей в своей безмерно далекой юности… Она не стала испуганно выжидать, настороженно вглядываясь во мрак. В то же мгновенье легко и просто отворила окно и ответила мне мягким голосом, в котором трепетала неувядаемая надежда и чуть заметная затаенная печаль…