Воспоминания и впечатления

Вторым выражением практицизма Красина была его деятельность как инженера, которой он был страстно предан и в которой достиг огромных успехов. Это был совершенно исключительный электротехник.

Третьим путем, на который Красин вступил позднее, была дипломатия. И здесь сказывались прежде всего гибкость его ума и практический нюх. Я думаю, однако, тут выступил и еще один замечательный дар Красина — его обаятельность: красивый, стройный, речистый, живой, изящно вежливый, он производил неизгладимое впечатление, очаровывал.

Я помню то совершенно исключительное впечатление, которое он произвел на меня, когда был «Винтером». Фамилию Винтера имел Красин на III съезде нашей партии. В следующие мои встречи я знал Красина уже под именем «Никитича». Такое прозвище носил он как одна из руководящих фигур большевизма в грозную и тяжелую эпоху 1905-06 гг.

Я помню тогда это слегка пожелтевшее от переутомления лицо, эту резкую глубокую складку между бровей, этот решительный тон нервного голоса.

Красин не верил в то, что мы разбиты. Он думал, что строит короткий мост между двумя подъемами революции; но долина между ними оказалась' гораздо более широкой, чем он предполагал.

Я помню Красина-наркома. Все с особенным удовольствием слушали всегда его речи. Выступления его — будь то доклады, реплики или замечания по какому-нибудь предложению — всегда были чем-то вроде художественных номеров. Он, конечно, не всегда был прав. У него была американская хватка, широкий экономический подход. Будучи необычайно работоспособным и отдавая огромное количество времени и нервов своей деятельности, Красин вместе с тем любил жизнь и страстно любил природу. Я помню, с какой почти мальчишеской радостью он, в то время 40-летний человек, отдавался наслаждениям морского купанья. Красота искусства и красота живой жизни действовали на него, звали его к себе.

Несмотря на множество испытаний, выпавших на его долю, на арест, тюрьму, висевшую над ним одно время смертную казнь, несмотря на споры, разочарования и неудачи, от времени до времени бороздившие его жизнь, он был счастливым человеком.

Оттого до последнего момента, когда я его видел, на нем сохранился след молодой, обращенной вперед жизненности.

В своем последнем письме ко мне он предупреждал меня, что все мы должны следить за составом своей крови, потому что белокровие подходит незаметно. «Нужно быть начеку, — писал он мне, — жизнь ведь и вообще чертовски хороша, а наша жизнь, в наше время — удивительна. Когда болеешь, когда почувствуешь на своем лице дуновение последнего часа, тогда особенно ярко это понимаешь».

Последний час отошел было от изголовья больного Красина, но затем все-таки настиг его. Мы потеряли эту сверкающую фигуру, этого щедро одаренного 56-летнего молодого человека — нашего первого красного купца, нашего путейца, электротехника, снабженца, всегда активного, многообразного, — я смею сказать, гениального работника самого первого ранга. Мы потеряли еще одного великого маршала Ильича, как часто выражаются в наше время. Пускай около могилы вождя и в бессмертном ленинском деле, в бессмертном деле пролетариата, бессмертной останется память об этом всесторонне красивом человеке.

И.И. Скворцов-Степанов *

Воспоминания об Иване Ивановиче Скворцове-Степанове крепче всего связываются со всей моей жизнью в эпоху нашей предварительной ссылки в Калуге. Если не ошибаюсь, это было главным образом в 1901–1902 годах. Я, как и другие товарищи, ждал в Калуге окончательного приговора. Фактически правительство этим долгим, больше года, ожиданием просто увеличивало срок нашей ссылки. В Калуге собралась группа поистине выдающихся людей. Там были в то время в качестве временных ссыльных И. И. Скворцов-Степанов, А. А. Богданов-Малиновский, В. А. Руднев-Базаров и Б. В. Авилов.

Такое скопление молодых социал-демократических сил, конечно, не могло не иметь некоторого значения прежде всего для нас самих. Этот год был не только для меня, но и для других, в том числе и для Ивана Ивановича, годом интенсивнейшей учебы. Самым зрелым среди нас, самым уверенным в себе и в своих силах был А. А. Богданов. Он в это время проделывал огромную работу по уяснению своего марксистского миросозерцания и начинал свои попытки построить на марксистском фундаменте всестороннее научное здание.

Я думаю, что вряд ли тогдашние воззрения Александра Александровича могли быть подвергнуты какой-нибудь критике. Он был блестящим и глубоко чтимым в кругах молодой социал-демократии автором «Политэкономии», по которой училась чуть ли не вся партия. Разные, осужденные позднее, оттенки мысли в то время у него еще не проявлялись. Впереди была блестящая деятельность Александра Александровича как члена ЦК партии, как тов. Рядового, который оказал такую мощную поддержку в годину собирания большевистских сил после второго партийного съезда.

Хотя мы все пятеро чувствовали себя более или менее равными, но первым среди этих равных был Александр Александрович.