Воспоминания и впечатления

В театре нашлась и группа, которая смогла быть настоящей опорой в нашей дальнейшей борьбе за возможно безболезненное включение театров в советскую систему, и именно такой группой оказался научно-художественный кружок артистов оперы, ранее созданный по инициативе Ивана Васильевича Экскузовича. В этом кружке принимали участие Всеволод Эмильевич Мейерхольд, дирижер Малько и ряд видных певцов и певиц. Кружок этот сильно двигался навстречу Советской власти еще до моей декларативной речи. После кружок заявил, что просит располагать его силами в дальнейшей театральной политике, выдвинув кандидатуру тов. Экскузовича на пост управляющего театрами — пост, который он впоследствии занимал много лет с большим блеском и будучи на котором привел ленинградские театры к расцвету, вскоре признанному и за границей. Уже через год после назначения И. В. Экскузович оказался предметом всевозможных похвал и чествований работников театров.

Однако вступление Экскузовича в обязанности управляющего театрами состоялось несколько позднее. Весь январь 1918 года проходил беспокойно. В Мариинском театре были случаи срыва спектаклей. Рост группы, ставшей на сторону Советской власти и желавшей наладить как можно скорее работу театра, сопровождался всяческими стычками с консерваторами. В Мариинском театре дело дошло до забастовки хора и оркестра. Я вынужден был подписать постановление о немедленном увольнении всех забастовавших (хотя до настоящего срыва работы Мариинского театра дело не дошло, конфликт был улажен).

Несмотря на колоссальное количество работы по всем областям наркомата, я вынужден был терять много времени на театры, и именно ленинградские. Мною был издан призыв ко всем артистам, в котором я указывал на необходимость радикального переустройства управления театрами и их самих. Ежедневно у меня бывал двухчасовой прием специально по всем делам театра, причем приходилось доходить иногда до мелочей, чтобы показать внимательное отношение и умение разбираться в разных проблемах театрального бытия.

Жизнь начала было понемножку налаживаться, кое-какое доверие было приобретено, когда решение поместить Советы в Александрийский театр прервало его работу и привело к новым неприятнейшим обострениям. Хотя, по существу говоря, театр жил по распоряжениям моим, как наркома по просвещению, все<же> официально директором Александрийского театра продолжал оставаться Батюшков. Создавалось подлинное двоевластие, так как Батюшков с моими указаниями не считался.

Воспользовавшись тяжелым настроением труппы работников театра, Батюшков решил дать мне бой. Он отправил в газету открытое письмо ко мне. К сожалению, в моих бумагах я этого письма отыскать не мог, но точный смысл его я помню хорошо: Батюшков упрекал меня в отсутствии подлинного либерализма в отношении к искусству, свободе и т. д. Он указывал, что Советская власть есть власть насильственной диктатуры, покоящаяся на штыках, и, исходя из этой власти, я, как ее приказчик, внес в театры раскол, замутил чистые воды художественного потока и т. д.

Я немедленно ответил Батюшкову в газете же ⁵. Я указал, что новая власть есть не что иное, как проявление великой революционной организаторской воли масс, что никакой другой физической силы, кроме веры масс в свое правительство, симпатий к этому правительству, единства с ним, у нас нет, что всякие кадетские «теории» должны быть раз навсегда отброшены и что в первый раз в истории мы можем констатировать существование единого народного правительства, цели которого полностью совпадают с действительными интересами трудящихся масс.

Но литературная полемика сама собой, а нетерпимость такого положения и необходимость пресечь его административными мерами — это другая сторона вопроса. Я официально предложил Батюшкову покинуть пост. Батюшков отказался это сделать и бормотал что-то о каком-то «верховном совете», который он думал создать и которому он только и может передать театры.