Это запоздалое откровение истории потрясло тебя, и все же можно сказать, глядя правде в глаза, что смерть матери не причинила тебе настоящей боли, ведь она умерла, когда ты был совсем ребенком. Эта потеря тяжким бременем ляжет на твою жизнь, но истинные последствия сиротства проявятся не в детстве, а гораздо позже: охлаждение к отцу, безразличие к религии и отечеству, инстинктивное непризнание любых авторитетов — все эти черты и свойства, воплотившиеся в твоем характере, тесно связаны со смертью матери. С ее уходом из жизни угасла и любовь к ней, поэтому ты ощущаешь себя не столько сыном этой женщины — она навсегда останется для тебя незнакомкой, — но, едва ли не в большей степени, сыном гражданской войны, ее лживого мессианизма, жестокости, ярости; сыном тех трагических событий, которые показали настоящее лицо твоей страны и еще в юности внушили тебе желание покинуть Испанию навсегда.
Когда ты пишешь эти строки, в памяти всплывает одна давняя история: однажды утром, через несколько месяцев после окончания войны, вы с Луисом без дела слонялись по дому, и вдруг тобой овладела какая-то необузданная ярость…
В глубине сада находились гараж и сарай, забитый старыми вещами, а под лесенкой, ведущей на крышу гаража, — две крошечные каморки, где хранились дрова и уголь. Сарай был загроможден самой разнообразной мебелью, оказавшейся там в результате невзгод военного времени и, вероятно, ожидавшей переезда в Торренбо. Ты вспоминаешь сейчас эти диваны, кресла, столики, шкафы, покрытые пылью и паутиной, куда вы, счастливые и довольные, забирались, играя в привидения среди сваленных вперемешку ценных вещей и жалкого, ненужного хлама. Возвращаясь из школы, ты любил прятаться в этом сарае, но однажды, вытащив из каморки с дровами топор, повинуясь странному порыву или прихоти, принялся вместе с Луисом в диком, безумном исступлении крушить мебель.