Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

По окончании школы администрация наказала нас тем, что нам выдали свидетельства об окончании школы без подписи преподавателей. Наши учителя, ранее ценившие и любившие нас, теперь отвернулись от нас, убедившись в бесполезности своих слов. В организации говорили, что это противозаконно, и требовали от нас пойти к директору с угрозами опубликовать этот факт в газетах, если учителя не поставят свои подписи в наших свидетельствах. Мы пришли домой к директору школы, старому, седому, уважаемому господину Ехиэли – одному из основателей Тель-Авива. Яэль, крупная девочка с толстыми ногами в коротеньком платьице, стояла перед ним и с дерзостью угрожала. Она, получившая воспитание в советской школе, была настроена против всего, что делалось в Израиле. А мне, пришедшей в школу после погромов и скитаний, жизнь в Стране казалась светлой и радостной, несмотря на жизнь в бараке и нужду. Я любила школу, любила и уважала учителей. Я помню, как трудно было мне переступить порог дома нашего директора. Как тягостно было для меня участвовать в этой миссии! Я помню свое смущение и растерянность, когда Яэль грубо и дерзко, чувствуя себя героиней, произносила приготовленные каким-то руководителем партии слова заявления, якобы от имени всех нас. Потом мы обошли всех педагогов. После посещения директора мы пошли к своему классному руководителю г. Бен-Яакову. Он был очень строгим учителем. Только нас, отличниц класса, называл по имени (Симха, Яэль, Лея), а всех остальных по фамилиям. У себя дома он принял нас очень приветливо. Мы впервые увидели его улыбающимся. Он показал нам альбом со снимками времен его юности. Он распрашивал нас о наших дальнейших планах, но, когда мы попросили его поставить подпись в наших свидетельствах, он ответил нам спокойным и решительным отказом, сказав, что не каждой ученице он подписывает свидетельство.

Наш учитель математики г. Сум, болевший туберкулезом, умер в то лето. А у всех остальных мы были. Но свои подписи поставили нам только учителя второстепенных предметов: физкультуры, английского языка и рисования г. Алдема. Я помню наши визиты к ним. Учитель физкультуры, молодой, худой человек небольшого роста, жил в Тель-Авиве со своей матерью. Он сразу поставил свою подпись на свидетельствах без всяких вопросов. Наша англичанка радушно приняла нас: она гордилась тем, что ее ученицы пришли к ней. Она пригласила нас в дом, большую комнату, где за роялем сидел, по-видимому, ее брат-близнец – полный мужчина с белым лицом, розовыми щеками и синими, как у нее, глазами. Они оба выглядели, как две большие розовощекие куклы. Она жила за городом, в утопавшем в зелени дворе (правда, не помню где).

Дом Алдема также находился за городом. Он стоял на высоком холме, огороженный садом, а вокруг были поля. К сожалению, не сохранилось у меня свидетельства об окончании школы. Дома я продолжала заниматься домашним хозяйством и вместе с Товой ухаживала за маленькими.

Поскольку я была занята всякими заданиями и собраниями, то большая часть домашних работ падала на плечи Товы. Тогда я не совсем соглашалась с претензиями ко мне. Мы стирали с ней вместе на всю семью, вручную, конечно. Мы усаживались во дворе на землю у большого круглого оцинкованного таза с низкими бортами и стирали руками без стиральной доски. Так как стирка – довольно тяжелая, неприятная работа, то мы спорили: она говорила, что я стираю медленно, а я – что она быстро и некачественно, а я хоть и медленно, но основательно.

Младших детей мы купали также в этом тазу. Я помню смуглое, гладкое тело Бат-Ами и белую кожу Сары. Когда девочки выходили играть, я поручала Саре наблюдать за Бат-Ами, которая была большой шалуньей, моложе Сары на четыре года. Сара прибегала домой с жалобами на сестренку, которая не слушалась ее и выбегала на середину дороги, цеплялась за повозки, а возчики замахивались на нее кнутом.

Бат-Ами рано начала учиться в школе. Домашние задания она не записывала в тетрадь. Возвращаясь домой, она, бывало, говорила Тове, какие задания она должна выполнить и условия задач по арифметике. Не знаю, в устной ли форме задавал задание учитель или она с доски не списывала. Когда она возвращалась домой после игр и усаживалась за уроки, Това напоминала ей условия заданных задач. Однажды, вернувшись из школы, Бат-Ами зашла на кухню, где я была занята приготовлением обеда (мы с Товой тогда уже готовили сами), и сказала мне, что им было задано на дом. Но я не знала, что условия задач должна была запомнить я. Когда она вернулась со двора и уселась за выполнение домашнего задания, были слезы. Бат-Ами плакала и кричала: «Как же ты не помнишь!!! Я же сказала тебе, что нам учитель велел делать дома по арифметике!»