Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

В обвинительном заключении было написано, что мы с Геней стояли у избирательного пункта у нашей школы в Нве-Цедеке. А в школе избирательного пункта не было. Я умоляла адвоката не вызывать учителей на суд, так как привести наших любимых преподавателей было издевательством над ними и над нами. И это ведь делалось без всякой веской причины. Разве в городском управлении не известно было, что в нашей школе не было избирательного пункта? Такое делается только из желания причинить боль людям. Мне и до сегодняшнего дня кажется, что по вине этого «защитника» меня выслали из страны. Он не доводил до моего сведения дела, по которым я сама должна была принимать решение. Он не доложил мне о том, что ответ британского Верховного наместника на апелляцию моих родителей позволял мне остаться в стране. Он, как приверженец коммунистов, был заинтересован в моей высылке, дававшей партии повод для агитации против английских властей! Я сердилась на то, что с моих родителей, материальное положение которых было очень плохим, взяли плату за «услуги» этого юриста. В других случаях партия сама оплачивала расходы на защиту.

Когда нас вели под охраной по широкой лестнице в здание суда, мы увидели двух наших учителей, стоящих в ожидании открытия судебного процесса по делу их бывших воспитанниц. Какой позор это был для них! Я помню свои чувства боли и стыда, когда меня проводили мимо седого директора школы г. Ехиэли и нашего классного руководителя Бен-Яакова.

В 1956 году мой друг Меир предложил мне повидаться с этим юристом. Но мне не хотелось портить себе настроение, и я отказалась.

На суде этому адвокату удалось возбудить симпатию арабских судей. Он доказывал, что в воззвании было всего лишь написано, что жители Страны способны сами управлять своей страной и не нуждаются в чужой власти. Но с другой стороны, эти же судьи хотели, чтобы таких, евреев, как мы, было в стране как можно меньше.

Наш приговор гласил: «Трехмесячное тюремное заключение и высылка из страны тех, кто не родился здесь и не имел палестинского гражданства». В других городах обвиненные по этому делу получили и по 6, и по 9 месяцев заключения, но никого не выслали, кроме меня. Возможно, в других городах заседали английские судьи или не такие ловкие адвокаты, как наш, защищали там подсудимых.

Итак, судьба моя решилась. Кто заботился тогда об оформлении палестинского подданства? Это стоило дорого. Мои родители, как и другие люди, жившие в палатках и бараках в песках Тель-Авива, не нуждались в этом. А у родителей Яэли «большой» было палестинское подданство, и ее не выслали. У них был фруктовый магазин, в котором продавались привозные яблоки и груши. Эти фрукты не росли еще тогда в стране. Их магазин находился на том же рынке, что и прилавок моих родителей. Но к ним заходили богатые покупатели, и они жили в квартире со всеми удобствами.

Вместе со мной по этому делу была осуждена Яэль «маленькая», но она родилась в Стране, как и Симха, а Геню успели «выдать замуж», поскольку она была из Польши.

Теперь мне достоверно известно, что из всех людей, высланных в то время в СССР за принадлежность к коммунистам, я была единственной не хотевшей выезжать.

Яэль «большая», которая вместе со мной отбывала свой срок, без конца повторяла: «Ой, если бы я смогла обменяться с тобой!» Она искренне тосковала по родному городу, по России.

Старшие коммунисты, оставившие там родителей, братьев и сестер, разочаровавшись в сионизме, стремились вернуться домой и радовались приговору о высылке. Некоторые прямо добивались таких заданий, которые грозили опасностью ареста: распространения воззваний в зале кинотеатра, публичных выступлений с коммунистической пропагандой в каком-нибудь клубе. Результатом таких действий почти всегда был арест. Если в зале не присутствовал полицейский, то среди публики, презирающей «мопсов», всегда мог найтись человек, который доносил на коммуниста.

А я полюбила страну, в которой провела счастливые годы моего детства. Хотя мы жили в палатке и в бараках, я находилась в любимой и любящей меня семье и училась в прекрасной школе. Ведь все это счастье пришло ко мне после погромов и скитаний. Мои родители подали апелляцию на имя Верховного наместника. Адвокат доложил мне, что ответ был отрицательным.

Я очень хорошо помню этот день. Я не понимала причину самодовольства и удовлетворения на его лице. Я была подавлена этим окончательным решением, но в глубине души мне не верилось, что такое может случиться: я ждала чуда. Но чуда, увы, не произошло, и я была выслана из страны 10 октября 1931 года.

Все мои подруги освободились, а я осталась в Яффской тюрьме в ожидании высылки…

Я осталась одна с тюремщицей Сежаной. Эта армянская женщина была исключительно строга в соблюдении всех тюремных правил. Ее нельзя было подкупить, чтобы увидеться с родными в неположенные часы, как это делали с ее сменщицей. И вот, оставшись наедине с ней, я близко узнала ее, ощутила теплоту ее сердца.