Воспоминания Калевипоэга

Отпировав на свадьбе Олевипоэга, задумался я над тем, что младость моя миновала. И решил вплотную заняться устройством дел государственных. Если довелось тебе «Калевипоэг» штудировать, любезный читатель, вероятно, обратил ты благосклонное внимание на то, что и в оном сочинении о зрелости моей мало говорится. И у меня большой охоты нет о сем времени распространяться. То была весьма нудная и докучная пора. С утра обряжайся усердно, концом косы бороду скобли, онучи наматывай, лапти напяливай. Негоже, чай, королю в разгильдяйском виде на люди показаться. А дел навалом, только поспевай поворачиваться: со старейшинами совещайся, послов иноземных принимай, награды вручай, а ежели краеугольный камень где заложить надобно, так и тут король хоть тресни, а явись! Нет, незавидное житье, вельми незавидное! А уж ежели притом у тебя в жилах геройская кровь течет, так совсем со скуки скапустишься.

Впрочем, дела на Эстонской земле шли успешно.

Под дельным руководством Олевипоэга вздымались в безоблачное небо пахнущие смолой стропила новых домов. Справлялись новоселья, свадьбы, крестины. Повышался жизненный уровень. На рынках появлялись новые, невиданные до сей поры товары.

Счастье и мир. Мир и счастье.

Всюду, где я появлялся, встречали меня с радостью и уважением — из меня вышел правитель, любимый народом. Однако в душе у меня счастья и мира не было. Частенько сиживал я на берегу озера Юлемисте, на волны глядя, а оттуда взирала на меня суровая, мужественная, но чуток мрачноватая личность короля средних лет: не нашел я своим силам достойного применения.

Что же мне теперь, до конца дней своих байбачить, лодыря гонять? — горестно вопрошал я себя. Эх, оседлать бы борзого коня да в сечу кинуться! Для того ведь герои на свет родятся, чтобы врагов сокрушать да подвиги совершать. Но с кем тебе, человече, биться-то? Дела в королевстве идут исправно, границ наших уж давно никто нарушить не смеет. В младые-то годы я, долго не размышляя, ворога сам сыскал бы, а ныне, королевским саном облеченный, не решался я безо всякой причины, только лишь чтоб мощь свою показать, народ на поле брани гнать.

Минуло семь лет отрадных,
Протекло семь зим спокойных

на Эстонской земле, как в «Калевипоэге» говорится; терпение мое истощалось. Каждое утро от сна пробуждаясь, откинув тулуп, коим укрывался, вставал я с ложа, другим тулупом покрытого, и со страхом великим на брюхо свое взирал, не разжирело ли, ибо прилежных занятий зарядкой и гимнастикой, что простых людей в форме поддерживают, для героя маловато. В сердце моем вынашивал я планы бегства. Ну разве не здорово было бы наняться под чужим именем на какой-нибудь парусник и махнуть в теплые края с дикарями сражаться?

Одна радость оставалась — охота. Но и этой услады меня лишили. На одном заседании совета старейшин какой-то ученый муж объявил, что травлю волков и медведей надлежит прекратить немедля, ибо грозит им полное истребление. Будто бы Калевипоэг столько их перебил, что природное равновесие, изволите ли видеть, пошатнулось, а это для человечества, частью природы являющегося, опасность немалую будто бы создает. И можете себе представить, приняли-таки закон о защите и нарушителей оного постановили браконьерами нарекать…

После принятия столь зверского закона решение мое о побеге укрепилось окончательно. Решил последний разок под покровом ночи на охоту сходить: последняя охота и — привет королевству!

Долго блуждал я по темному лесу, пока на захудалого бирюка не наткнулся. Врезал ему здоровенным валуном с силошкой молодецкою, повалился он на бок и был готов. Подскакал я к трофею, а из кустов мужичишка вылезает, серого разбойника за хвост хватает и орет, что то его добыча. И в самом деле у волка в груди стрела торчит.

— Я его уложил, мой он, — вопил мужик, в темноте короля своего не признавший, — а ты убирайся к черту, проваливай в Ад!

«Проваливай в Ад!» — слова эти пронзили меня, как стрела бирюка. Это ценная мысль! И как я сам не додумался, что не в теплые страны, а в Ад свои стопы направить могу. А может, мне удастся устроить присоединение Ада к Эстонской земле и за счет сего густонаселенного пункта тесные границы государства нашего расширить?

— Во имя эстонского народа, Отца Небесного и самого Рогатого завтра же отбываю в Ад! — радостно возопил я.

Откуда-то донеслось странное блеяние. Потом уханье филина послышалось, зловещее и многозначительное.

Мужик рот открыл и глаза вылупил, когда я коня поворотил и вскачь пустился, о волке позабывши.

Поутру поведал я друзьям о своем решении. Сулеви-, Алеви— и Олевипоэг инда с лица спали и пылко меня уговаривать принялись от нового опасного похода отказаться. Однако я был непреклонен: горящую свечу в сундуке не держат; коли есть у тебя горчичное зерно, дай ему прорасти. На Эстонской земле, благодарение небесам, все складно идет, народ со своей работой и без меня справляется. А уж друзьям моим и вовсе резону нет меня удерживать: ведь, в Аду побывав однажды, принес я на собственной спине каждому по курочке.