Воспоминания кавказского офицера

Признаться, я в эту ночь заснул не так скоро, как обыкновенно. Обдуманной измены я не ожидал от Карамурзиных, но не раз мне приходила в голову мысль о бессознательном состоянии бешенства, в которое могла повергнуть Бия продолжительная дума о смерти своих братьев. Что тогда? К тому же сильная головная боль мешала мне спать; мое нездоровье увеличивалось с каждым часом. В первых числах сентября я решился послать имама Хази к генералу *** с просьбой прислать мне лекарство от простуды и денег, в которых я столько же нуждался. Между тем временем погода прояснилась, и дни сделались снова теплыми. Не чувствуя облегчения с переменой погоды, я стал бояться горячки, которая могла отнять у меня возможность совершить давно желанное и с большим трудом подготовленное путешествие. На другой день, после отправления имама Хази, я принял намерение избавиться от простуды решительным средством и для этого, не говоря Карамурзиным ни слова, разделся и бросился в Лабу. Мое купанье возымело желанный успех. Потрясение было так сильно, что я упал на берегу, выкарабкавшись из воды. На крик мой прибежали люди, принесли меня в шалаш и накрыли чем было можно; через несколько часов мое тело покрылось горячею испариной, головная боль уменьшилась, и я на другой день имел довольно силы, чтобы сесть на лошадь и отправиться в Вознесенское укрепление для отдыха. Один Бий меня проводил туда; Тембулат поехал с остальными людьми в Шегирей, навстречу каким-то неожиданным гостям.

Вознесенское укрепление стояло в открытом поле, на берегу речки Чанлык, или Салпык, как ее называли черкесы, в пятнадцати верстах от соединения Малой и Большой Лабы. Имея в гарнизоне одну роту и полсотни донских казаков, оно очень мало мешало неприятелю, оставлявшему его поэтому в покое и, разве случайно только, угонявшему лошадей и убивавшему сторожевых казаков или солдат, беспечно удалявшихся от укрепления. Позже, когда возле него расположили целый донской полк, оно получило значение: казаки могли из этого пункта отрезывать черкесов от гор, при отступлении их с Кубани после набега на линию. С комендантом Вознесенского укрепления, капитаном Левашовым, я был давно знаком, и ожидал от него самого доброго приема. Все знали его за хорошего и опытного офицера, но более всего он был известен своею оригинальною наружностью, бакенбардами непомерной величины и живыми карикатурными жестами, которыми он сопровождал каждый рассказ. Местность около Чанлыка была ровная и открытая, следственно издалека могли видеть, что нас было только двое, и поэтому не помешали подъехать к самым воротам крепости.

– Что надо? – закричал часовой.

– Повидаться с комендантом.

– Караул вон!

Десять человек выступили из укрепления и построились перед воротами. С черкесами осторожность была всегда хороша, но это мне показалось уже совершенно лишним против двух человек. Я хотел подъехать ближе к солдатам; унтер-офицер меня остановил, повторив вопрос: что надо? Разумеется, ему не приходило в голову, что он видит перед собою русского офицера; а я не хотел это сказать.

– Я имею надобность переговорить с комендантом; попроси его выйти.

– Нельзя, князь! Скажи прежде, что тебе надо.

– Если ему нельзя выйти, так я поеду в крепость.

– Тогда бросай оружие! – закричал унтер-офицер.

Сбросить оружие перед русскими солдатами мне, офицеру, показалось делом таким несбыточным, таким постыдным, что я вместо ответа ударил лошадь плетью, понуждая ее сделать прыжок к воротам.

– Шеренга кладз! – скомандовал унтер-офицер, и десять ружей с взведенными курками приложились в меня и Бия. Схватив мою лошадь за повод, он закричал диким голосом:

– Что ты делаешь, брат! Смотри! Нас тотчас убьют!

В эту минуту показались над бруствером огромные бакенбарды, в которых нельзя было ошибиться.

– Капитан! – крикнул я, – что делается у вас, двух человек боятся и меня хотят обезоружить; возможно ли это?

– Отставь! – скомандовал капитан. Ружья поднялись вертикально, и из ворот выбежал Левашов, узнавший меня по голосу.

– Въезжайте, добро пожаловать, – кричал он, размахивая руками; – потом я расскажу вам, что случилось со мною на днях; надеюсь, вы не осудите меня за осторожность, с которою вас встретили; да кому же придет и в голову, что вы разъезжаете за Кубанью, да еще с кем? – прибавил он, искоса посмотрев на Бия. – Чай нашим солдатикам знакома эта бешеная рыжая борода.

Едва мы успели усесться в комнате, как Левашов принялся рассказывать бывшее с ним происшествие, представляя его в лицах, по своему обыкновению. Оно могло действительно кончиться для него весьма трагически и совершенно извиняло предосторожности, которыми себя окружил после него наш хозяин.