Воспоминания «кизифа»

Однажды я пошёл на работу одетым не по погоде и простыл. И ночью у меня разболелся левый бок. Он не давал спать. Появилось время для размышлений о том, что меня интересовало. И я его использовал. Следующую ночь бок тоже болел, и я тогда не мог понять причину. И снова ночь прошла в размышлениях. В эту ночь я понял, что приблизился к черте, за которой лежит безумие. Или я продолжу свои размышления и сойду с ума, или же мне придётся смириться и расстаться с мечтой. А бок всё болел. И я решил идти до конца, до какой-нибудь интересной мысли или результата. И на третью ночь я осознанно перешёл ту черту. А бок всё болел (теперь я думаю, что это был миозит – воспаление мышц). И четвёртую ночь я тоже провёл без сна. И появились какие-то «результаты». Но тогда я этого не замечал – я уже был за гранью.

«Конец был прост – пришёл тягач, и там был трос, и там был врач, и МАЗ попал куда положено ему», – цитата из Высоцкого. Утром я решил лететь в Новосибирск, взял все документы с собой и деньги. Тут-то и проявилось то, что я был за гранью разума. Решил зачем-то сперва вымыться в бане (там я каждую субботу ездил в Красноярск из Красноярского Академгородка мыться в бане, а не в общежитском душе). И уже в бане какой-то мужик сказал: «Что-то этот парень не в себе». После бани к автобусной остановке подошёл не мой номер автобуса, но я с чего-то решил, что это тот, что надо, и сел в него. Через несколько остановок я решил, что надо выходить. И вышел. После этого я совершил ещё несколько несуразностей, за одну из которых меня забрали в милицию. Там со мной разобрались и отправили по адресу – в городскую психиатрическую больницу.

Там мне поставили какой-то укол и тряпками привязали к кровати – чтоб спокойно лежал. Я и лежал спокойно, пока какая-то сила не стала давить на моё сознание. Оно стало сжиматься и меркнуть. Я не хотел умирать и стал бороться изо всех сил. Но тряпки держали крепко, и, вопреки моему сопротивлению, моё сознание померкло.

Так я познакомился с аминазином. Сознание вернулось утром.

Там я пробыл дня 3 и всё время пребывал за чертой, хотя ночами вроде спал. Про бок не помню, чтобы он мне в чём-то мешал. Видел, как за длинный стол со скамейками по обе стороны усаживались обитатели. Им что-то давали, но меня никто не приглашал, а я и не думал, что мне тоже надо сесть с ними. Голода я не чувствовал. Только в туалет пару раз сходил.

Потом в документах обнаружили, что у меня нет городской прописки (почему – это отдельная история), и поэтому меня отправили в Овсянку. Городская больница – рай, Овсянка – ад, только в этом аду работают ангелы. Как иначе назвать человека, которому я двинул по голове железной спинкой от кровати (когда меня потащили на укол, а я-то теперь знаю, какие у них уколы), а когда через несколько недель (я уже был по эту сторону черты) я потерял всякую волю к борьбе за жизнь, он первый заметил это и обратился к медсёстрам, чтоб они мне помогли.

Вырвала меня из этого ада мать. Получив сигнал тревоги от моего начальства, она, прихватив отца на всякий случай, прилетела из Тюмени в Красноярск и – в Овсянку. На проходной её с отцом остановили – в моём бараке умер солдат от дифтерии и теперь мой барак на карантине – никого не выпускают и не впускают. А уже было темно. И она, оставив моего отца в проходной, сама пошла дальше. Нашла моего врача, поговорила с ним, а он рассказал ей, где мой барак. Она нашла окно, под которым была моя кровать. Она посмотрела на меня. Потом она как-то сумела устроить встречу меня с ней и отцом. Сказала, что скоро заберёт меня отсюда, – чтоб подбодрить меня.

Потом они вернулись в Тюмень и (она работала в Тюменском мединституте на одной из кафедр старшим лаборантом) она пошла к завкафедрой психиатрии Приленскому Ю.Ф. и рассказала о своей беде. Он оформил ей по-быстрому нужные документы, и она снова в Красноярск, в Овсянку. Мой врач сказал, что документы солидные и он может отправить меня в Тюмень самолётом (с сопровождающим), несмотря на карантин.

Так я попал в ТОКПБ – Тюменскую областную клиническую психиатрическую больницу в Винзилях под Тюменью.