Воспоминания. Книга третья

В то же время, для более широкого ознакомления с содержанием архива и введения его в обиход исследователей и издателей произведений Мандельштама, я хотела бы, чтобы каталог архива, а затем и полный комплект копий содержащихся в архиве бумаг был бы издан, а издание стало бы доступным для всех организаций (университетов, институтов, библиотек, архивов, издательств), а также частных лиц, занимающихся изучением творчества Мандельштама.

По-видимому, это максимум того, о чем я имею, как мне кажется, моральное право просить администрацию Принстонского университета.

Но, не скрою, мне хотелось бы большего. Я знаю, что сейчас нет места, где может быть создан Музей Мандельштама: не осталось его квартиры, забыты или снесены дома, где он жил, могила его неведома и безымянна, и вряд ли какая улица на Земле будет названа улицей Мандельштама. И все же мне хотелось бы, чтобы музей Мандельштама был — пусть не музей, а хотя бы кабинет, маленькая библиотека, одна единственная комната, совмещающая в себе музейную экспозицию и библиотеку-читальню.

Как бездомный, мечтающий об уютной квартире или хотя бы о спокойном и теплом ночлеге, я представляю себе обстановку и атмосферу этого Музея. Конечно, личных вещей Мандельштама не осталось. Осталась кучка рукописей и фотографий. В Музее могли бы быть выставлены их копии. Можно было бы также собрать и экспонировать — в оригиналах или копиях — доступные прижизненные и посмертные издания его произведений, журнальные и газетные публикации, переводы, критические отзывы, воспоминания о нем, литературоведческие и биографические статьи и монографии. Можно было бы собрать и экспонировать — в оригиналах или копиях — книги, упоминаемые в его произведениях, фотографии его друзей и современников, их книги, фотографии тех мест, с которыми связана память о нем.

В своих мечтах я вижу, как на основе такой мемориальной коллекции складывается — о чудо! — Мемориальный Центр Осипа Мандельштама, готовящий и осуществляющий научное издание его произведений со всеми вариантами, черновиками и набросками, а также самым «академическим» литературоведческим и биографическим комментарием; собирающий всю информацию о старых и новых публикациях; разыскивающий забытые и утерянные строки и произведения; ежегодно публикующий обзоры и сборники работ, посвященных изучению его творчества; созывающий мандельштамовские симпозиумы и конференции.

Сам Мандельштам никогда не мечтал об этом. Об этом мечтаю я, на старости лет, когда стихи изданы, архив надежно пристроен, дело моей жизни сделано и не о чем тревожиться и беспокоиться. Но я думаю, что эта моя мечта может стать понятной и близкой всем тем, кто полюбил и оценил Мандельштама. И может быть, все же, через много лет после смерти бездомный, нищий и мало печатавшийся поэт будет иметь, наконец, свой дом, свои книги и бумаги, свой архив, свой печатный станок.

Я понимаю, что не имею почти никаких оснований обременять администрацию Принстонского университета просьбой о создании подобного Музея или Мемориального Центра. Это было бы, наверное, еще большим чудом, чем спасение архива. Но если бы, паче всех чаяний, университет создал такой Центр — признательность моя поистине была бы безмерна.

Если же Мемориальный Центр или Музей Мандельштама будет создан в другом месте, я убедительно прошу администрацию Принстонского университета безвозмездно передать в распоряжение Музея или Мемориального Центра Мандельштама как можно более тщательно изготовленную копию всех хранящихся в университете мандельштамовских материалов в нескольких экземплярах (для хранения, для экспозиции, для текстологической работы и последующих репродукций) и, кроме того, оказать всякое возможное содействие в решении остальных проблем, связанных с организацией Музея.

Хотелось бы думать, что когда-нибудь моя последняя мечта, высказанная в этом письме, осуществится.

Надежда Мандельштам

Москва, август 1979 г.

Из писем к Н. А. Струве [27]

1

июнь 1964 г.

Уважаемый Никита Глебович!

(Вы не написали своего отчества и я его дарю Вам наугад. Внук Вы или сын?).

Я постараюсь вам кратко ответить на поставленные вопросы и очень огорчаюсь, что нельзя посидеть радом и поговорить по существу. Ответы мои будут поверхностны. Ведь это наш первый, а может и последний разговор.

Вы не ошиблись, что у О. М. была астма. По ритму стихов («Я это я, явь это явь…»), это часто слышно. Но это не одышка Фета. Что-то другое.