Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Я никак не могу понять, что Бутенко хотел провести. Я не допускаю мысли, что Бутенко вел двойную игру, думаю, что он был в руках этих щирых украинцев, которые на всякий случай готовили себе камень за пазухой, чтобы в удобный момент выступить против меня. Я думаю, что это было так, ввиду того, что у Бутенко было еще другое увлечение в том же роде. Он непременно хотел иметь собственную полицию на железной дороге. Совет министров, и в особенности министр внутренних дел, этого ни за что не хотел. Я, не будучи достаточно знаком с этим вопросом, старался изучить его прежде, нежели принять сторону Бутенко или министерства внутренних дел. В результате охрана грузов оставалась за министром путей сообщения, для этого ему нужно было иметь свою охрану, а вся полицейская служба находилась в ведении министра внутренних дел. Бутенко в этом деле был удивительно настойчив, для него этот вопрос был одним из краеугольных камней его министерской политики. Он набрал себе в эти части всевозможных офицеров и генералов, даже таких, которые далеко не славились своей репутацией в смысле подходящих нам политических убеждений. Я, вероятно, виноват в том, что категорически не потребовал их удаления, но Бутенко, с которым я делал переворот, сам далеко не крайний в своих убеждениях, мне казался человеком, не способным замышлять что-либо против Гетманства. Я и до сих пор не имею данных этому поверить, но факт тот, что вся организация Бутенка, действительно, как и предполагалось, пошла против меня в дни восстания Петлюры. Трудно им было и не пойти, так как я резко изменил курс политики, а они все были самостийники. Безусловно, что Бутенко просто поддался лести: все его называли «наш батько-министр», он и решил, что действительно он им батько, а потом ему долго пришлось отказываться от своих же сынков, пока его не схватили.

Я против всех этих господ генералов и офицеров, служивших у Бутенко, ровно не питаю никакой злобы за то, что они выступили против меня. Они своих убеждений не выказывали, но генерал Осецкий принадлежит к разряду того же генерала Грекова, о котором я писал выше и к которому, вероятно, еще придется вернуться. Этот человек был у меня и умолял его оставить, уверял и клялся в своей лояльности и т. д. Если такой способ действий недопустим вообще, то генералу и подавно. Я искренно скорблю, что у нас в армии могли быть такие генералы, которые так низко пали в нравственном отношении. В общем, конечно, верно одно, что и меня, и моих министров судили очень строго.