Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Что касается украинцев, поднявших народ всякими демагогическими приемами, я их психологию понимаю. Вождям украинского движения я не мог дать места, они слишком левые. Их неудовлетворенное самолюбие, с одной стороны, и чрезвычайно удобная почва для всяких восстаний – с другой. Озлобление на немцев, водворявших порядок, хлебная монополия, невозможность быстрого разрешения земельного вопроса, северный большевизм, манивший деморализированные толпы своей проповедью, грабежи и насилия, бегство австрийцев, возвращение из плена сотен тысяч всякого озлобленного, бесшабашного люда из Австрии, вздорожание цен на предметы первой необходимости. Я понимаю, что наши украинские демагоги воспользовались этим моментом, но они же, свергая Гетманство, уничтожили и Украину как уже определившуюся единицу. Теперь украинцам придется начинать сначала. Я глубоко убежден, что северный большевизм к нам бы не проник, если бы весь государственный аппарат был бы цел и украинские партии не приняли бы участия в восстании. Обоюдными усилиями всех тех формирований, которые у нас были, можно было не дать Украину на большевистскую погибель. Но ни руководящие русские круги этого не поняли, ни украинцы не могли, хотя бы временно, отказаться от своих мелких честолюбивых расчетов ради большого дела.

В сентябре и октябре месяце я был превосходно осведомлен, что делалось в левых украинских партиях. Должен сказать, что народ в своей большей части оставался совершенно спокоен, и, несмотря на полное отсутствие стремления укрепить гетманскую власть в Совете Министров, власть эта укрепилась в сознании народа. У меня был небольшой, но прекрасно функционирующий аппарат, который мне давал вполне точные сведения о том, что делалось в самых низах народа, и там в общем было, совершенно ясно, обыкновенное недовольствие некоторыми местными органами управления, но в общем, повторяю, ни озлобления, ни недовольства не было, лично я становился там популярным. Это достигалось именно тем порядком, который начал проникать и в деревню. Все те бесчинства, как со стороны деморализированной массы на селе, так и со стороны карательных отрядов, действующих вначале за свой страх, постепенно прекращались.

В середине сентября состоялось с большим торжеством открытие украинского университета. В то время была раскрыта масса заговоров, по одному из них должны были убить меня. В день открытия университета с утра я получил из двух источников определенное предупреждение, что покушение на меня состоится обязательно сегодня. Подобные предупреждения я получал постоянно, и я потом уж просил их мне не сообщать, а передавать все эти сведения начальнику штаба, находя, что при условиях ежедневного покушения трудно работать, а дело начальника штаба меня охранять. Но в день открытия университета дело было как будто бы серьезное. Мне говорили, что положительно ехать нельзя. Я тем не менее поехал и не пожалел. Вся церемония была очень хорошо задумана и проведена. Тот самый господин Швец (между прочим, сидящий теперь в Директории) говорил мне при входе приветственную речь. Вначале было молебствие. Я передал универсал об открытии первого украинского университета ректору. Начались речи. После слова ректора, по выработанному церемониалу, я уехал. Тут было два штриха, которых я не могу не упомянуть. В моих словах была нотка примирения Украины с Россией. Обдумывая мою речь дома, я именно хотел оттенить, что в науке особенно нет места узкому шовинизму, с другой стороны, я указал, что старая высшая власть на Украине всегда заботилась о просвещении народа и в числе гетманов указал, между прочим, Мазепу. Все у нас знают его любовь к просвещению, искусству и религии. Я это сказал без всякой политической тенденции, но нужно было бы потом слышать, как зашипели со всех сторон в некоторых кругах, для того, чтобы понять, какой дух непримиримости живет в отношении ко всякому неказенному проявлению мысли. Я терпеть не могу украинского шовинизма, но должен сказать, что этот шовинизм искусственно поддерживается многими дикими выходками с противной стороны.

После моего ухода из университета я пошел осмотреть батареи Сердюцкой дивизии, и тут мое сердце радовалось тому порядку, который уже совершенно налаживался в этих частях.