В бухгалтерии МТС работали старший бухгалтер, два его помощника, три делопроизводителя, кассир, две машинистки и еще две девушки. Бухгалтерия отставала на шесть месяцев, хотя все работали с утра до вечера, а часто и до ночи. В штаб, или правление МТС, входили директор, три замдиректора, один из них завполит-отделом, технический и хозяйственный помощники, завмастерскими, завскладами, завснабжением, старший агроном и два младших. В Средней Азии с ее искусственным орошением к МТС причисляли еще водных техников с их штабами. Мастерские МТС были тоже многолюдны, однако старых мастеров оставалось немного, а от новых было мало толку. Но самое замечательное: за два с половиной года в МТС нашего района сменилось двадцать директоров, а уезжая, мы на переправе через Кызылсу встретили двадцать первого. Трудно было бы поверить, но это происходило на наших глазах.
Рядом с больницей, участок к участку, находился хлопкоочистительный завод. Он существовал еще до советской власти, и его пропускная способность равнялась примерно теперешней. Тогда постоянный штат завода состоял из хозяина, трех помощников и двух мастеров при машинах. В сезон там было занято до 150 рабочих. Хлопок очищали, сортировали, прессовали в тюки и отправляли, как и при нас, верблюжьими караванами к железной дороге. Из хлопковых семян, чигита, давили столовое масло, низшие сорта семян шли на топку. (Топить надо было, подбрасывая чигит малыми порциями, иначе перегревшееся в семенах масло могло вызвать и вызывало взрыв.)
У меня на заводе почти ежедневно бывало какое-нибудь дело, и я знал его жизнь до мелочей. В 1933 году завод выпустил 42 вагона прессованного хлопка. На заводе 45 штатных работников. Директор — русский, партиец, бывший батрак из Пензы, его помощник, киргиз 24 лет, бывший конюх, секретарь ячейки — еврей, главный бухгалтер, три помбуха, экономист, статистик, несколько делопроизводителей, завзаготчастью, заврасчетной кассой, завтранспортом, завклубом, завстоловой, старшая кухарка и две ее помощницы, три табельщика, завскладами, машинистка, завпунктами, они же приемщики по району, каждый с двумя помощниками, весовщики, шесть человек в машинном отделении. И так далее, до сорока пяти. Председатели групкома часто менялись; председатель завкома — таджик и два коммуниста ушли в Афганистан. Еще двое коммунистов пытались уйти. Их расстреляли.
Бухгалтерия завода считалась лучшей в районе, так как отставала всего лишь на три, иногда на четыре месяца, работая как угорелая, с бесплатной общественной нагрузкой, по 10–12 часов ежедневно. Как-то один из бухгалтеров сказал мне:
— Не удивляйтесь, доктор, если мы в один прекрасный день придем к вам и попросим отправить всех в сумасшедший дом.
В шестидесяти километрах от Пархара был громадный Дангаринский совхоз, обрабатывавший несколько десятков тысяч гектаров земли. На него большевики возлагали большие надежды: совхоз должен был «разрешить вопрос о рабочем снабжении всего Таджикистана». Он располагал мощным парком тракторов и большими денежными средствами. В нем работало около 600 русских со всех концов страны. Жили плохо, но в хлебе не нуждались. На уборку нанимали в «добровольно-принудительном порядке» колхозников из соседних колхозов. Весной 1932 года в совхозе отравилось более 500 русских, из которых 275 умерли мучительной смертью. Комиссии установили, что мука для хлеба хранилась в мешках, в которых до этого были мышьяковистые средства для борьбы с полевыми вредителями, в основном с саранчой.
Это не было чьим-то сознательным преступлением. Я говорил, по крайней мере, с двадцатью из пострадавших. Один из них коротко и ясно объяснил истинные причины катастрофы:
— Зачем далеко ходить за причинами? Они должны на кого-то свалить, но это их дело. Скажите, доктор, во что оценивается человеческая жизнь в Советском Союзе? Ни во что. Самый последний винтик в тракторе дороже человеческой жизни. Сколько у нас здесь хозяев? Сотни. Сегодня один директор, завтра — другой, послезавтра — третий… Новый директор, я уверен, и не знал, что эти мешки из-под яда, а мешки у нас, как вы знаете, дефицит. Как у нас работают? Только бы выполнить норму и план. И тут тебя кроют матом, угрожают тюрьмой и расстрелом. И сколько будет существовать это заведение, всегда будет так.
К 1933 году после трехлетней обработки земли с помощью «науки и тракторов» поля совхоза настолько засорились, что их решили на некоторое время бросить и перейти на обработку другого участка.
Весной к нам в Пархар из Дангары приехал «треугольник совхоза» — директор, секретарь ячейки и председатель профсоюза — осматривать пустовавшие уже несколько лет богарные земли, хозяева которых предпочли пахать в Афганистане. Я сопровождал их для санитарного осмотра выбранной ими стоянки для рабочих. Они решили засеять зерновыми 8000 гектаров. Участок был невдалеке от границы, и я думал, сколько рабочих уйдут отсюда пахать на той стороне.
Бруно Ясенский и Вахшстрой