Воспоминания корниловца: 1914-1934

И посадил он меня утром в вагон, и наказал проводнику, чтобы меня не трогали.

Не успел я доехать до Невинномысской, как контроль меня арестовал. Проводник испугался чекистов и от всего отказался. Надо было уплатить штраф или отсидеть 14 суток.

Единственное, что можно было еще продать, была шинель. Продал и уплатил штраф. В руках остался пустой мешок и кусок веревки.

К вечеру подошел пассажирский поезд.

На буферах

В темноте, подальше от вокзала, уже стояла цепь людей, готовых вскочить на буфера при первом движении поезда.

Постукивает поезд, бегут под ногами рельсы, бежит между ними темная полоса. Буфера сжались на стрелках и, пройдя их, снова разжались. На мгновенье закружилась голова, рука ловит наружную планку стены вагона. Держись! На буферах нет иного счета, как доли секунд. Ноги нашли опору, поезд равномерно стучит. Ночь на дворе. Бежит под ногами темная полоса. Стена вагона покачивается, буфера слегка «в гармонь играют». Разобрался в темноте: еще по пассажиру на паре буферов. Ехать не так плохо, а Зина, наверное, беспокоится: как он устроился? Не первый класс, но ничего, устроился. Стена вагона глухая, контроль не снимет, не столкнет на ходу. Холодно. А мешок зачем? Одной рукой мешок за плечи, узел под шеей. Сразу теплей. Стена вагона толкает в спину, забеспокоились буфера, не попасть бы ногой между ними.

Семафор. Станция. Готовься! На станциях буфера осматривают. Как только поезд стал — спрыгивай. Как тронулся — вскакивай. Этим езда на буферах отличается от езды в вагоне.

Цепь опять растянулась вдоль поезда. Приближается фонарь, и цепь отступает в темноту. Фонарь удаляется, и тени возвращаются, каждая поближе к своему буферу. Свисток! Готовься к прыжку, хорошо смотри, за что уцепиться, куда ногу забросить.

Снова под вагоном бежит темная полоса, последние станционные фонари на миг тускло освещают рельсы, и снова ночь. Ничем не заглушенная, отстукивает железная стихия свой галопирующий ритм. На ритме колес сосредоточено все внимание, все чувства напряжены. Как только ритм меняется, люди на буферах раскидывают руки крестом, выпрямляются, прижимаются спиной к стене вагона, напряжение тела удваивается. Ночь темная, без звезд. Ветерок из степи обдает холодом и сыростью. Если бы счет жизни вести на секунды, какой бы бесконечной она казалась…

Узловая станция. Люди в вагонах ей рады, можно будет походить по перрону, размяться, что-нибудь купить и вернуться на свое место. Люди на буферах и на крышах ее проклинают. Многие не попадут на буфера, многие отстанут, другие посидят голодные в подвале, а кто-то попытается вскочить на быстром ходу и сорвется. И конец ему: последняя поездка.

— Армавир! — крикнул сосед по буферу. — Держись!

И правда, держись. Фонари с обеих сторон поезда, охрана шныряет, раздаются ругательства. Цепь буферных пассажиров рассыпалась. Многие ушли вперед, будут вскакивать на ускоренном ходу. Тогда человек повиснет, обнявши железо над бегущими рельсами, отчаянным взмахом закинет ногу на буфер и выпрямится, прижавшись к стене вагона раскинутыми крестом руками или вцепившись в угловую планку.

Те же соседи, мы на тех же буферах. Ритм поезда надежный, можно немного ослабить напряжение мышц. Стало холодней, познабливает, что-то не по себе. Икры болят, только сейчас обратил на это внимание. Наверное, от стояния, от напряжения.

Должно быть, за полночь. Небо как будто бледнеет. Или это звезды появились? Хорошо бы сесть, дать ногам отдохнуть. Как будто один из соседей сидит. Как это делается? Нужно повернуться боком, левую ногу медленно опустить, левой рукой взяться за неподвижную манжетку буфера, на правой ноге присесть, упереться левым бедром в буфер и затем уже опустить правую ногу.

Что-то не так. Неловко. В спине опоры нет, вот в чем дело. Сладкая истома спускается к ногам. Ритм меняется, стена вагона толкает. Весь упор только на правую руку, на планку вдоль стены. Нет, неудобно. Такое напряжение утомляет больше, чем стояние. До станции выдержу, потом буду опять стоять. Хорошо на маленьких станциях. На многих можно и не слезать или взбираться, как только паровоз свистнул.

Снова железный стук наполняет пространство между вагонами, дикий ритм врывается в отдыхающую степь и валит дальше в ночь. Все еще темно, редкие звезды сверкают. А ноги болят, становятся тяжелыми. Размять бы их. Или хотя бы расставить. Сесть на буфер верхом? Нет, слишком опасно.

А когда-то мы по этим местам ходили, и немало. Помню курган под Армавиром. С артиллерийским наблюдателем следили мы в стереотрубу за железнодорожной линией. Мчался тогда по ней большевицкий поезд от Армавира к станции Овечко, а за ним охотился наш самолет. Потом мы лежали в траве целый час. Солнце пригревало, и хорошо было растянуться, повернуться с боку на бок.

По этим же рельсам стучал наш поезд, когда мы мчались в ту прекрасную августовскую ночь к Ставрополю, пели песни, пили портвейн из пулеметных кожухов и закусывали сладкими галетами. Лежали на платформе, растянувшись на шинелях. И можно было спать, спать, сколько захочешь. И я бы сейчас поспал, долго-долго.