Воспоминания корниловца: 1914-1934

Резко увеличилось количество травм. Люди, не привыкшие обращаться с тракторами и другими сельскохозяйственными машинами, то и дело получали ранения, от небольших ссадин до тяжких увечий. В газетах и медицинской печати забили тревогу, появились глубокомысленные высказывания о необходимости создания специального травматологического института и при нем кафедры по изучению профессиональных заболеваний. Стали разрабатывать обширные планы по обслуживанию колхозников, а в особенности — трактористов. В общем, по обыкновению шумели и запускали воздушные шары там, где без лишних слов следовало в первую очередь позаботиться о лучшей технической подготовке людей, имеющих дело с новыми для них сельскохозяйственными машинами и тракторами, и добиться своевременной доставки раненых в больницы.

В 1932 году появилась статистика, хотя и явно преуменьшенная, но все же показательная. Были приведены многотысячные цифры погибших из-за запоздалой доставки в больницу или вообще из-за недоставки. Транспорт для больных отпускали с большим трудом. Лошади передохли, возник кризис живой тягловой силы. Несколько раз доставляли к нам рожениц с патологическими родами, с процессом разложения или сепсисом. Несколько дней хлопотали люди о подводе и получали ее с трудом и скандалом. Чуть ли не каждый больной, привезенный издалека, жаловался на бесчеловечное отношение начальства:

— Пусть сдохнет, а лошадей не дам.

Особенно запомнился мне двадцатилетний колхозник, пролежавший дома с зараженной раной пять суток. Я был вынужден ампутировать ему ногу выше колена. Как он ни умолял председателя колхоза, тот лошадей не дал. Мы, медицинские работники, несколько раз поднимали этот вопрос перед организациями, которые вместо конкретных дел выносили громовые резолюции и распоряжения.

Не следует думать, что председатели колхозов были какими-то садистами и не давали лошадей по злой воле. Некоторые из них мне говорили:

— Знаете, доктор, мы становимся просто зверьми. Ежедневно к нам являются начальники, и каждый грозится отдать под суд за невыполнение плана. Бумаг, приказов, распоряжений по нескольку каждый день, и все с угрозами. Вот посмотрите: за невыполнение плана — под суд, за это — выговор, за то — исключение из партии… А зампредрика мне прямо заявил: «Никаких больных! Выполняй план или душа из тебя вон!»

На следующий же день после того, как у крестьян отобрали лошадей, вопрос о транспорте стал трагическим для больных, и весьма неприятным, например, для пассажиров, сходящих с поезда в уверенности, что они, как обычно, смогут разъехаться с вещами по домам. Но на станции — ни одного извозчика, всех лошадей отобрали в колхоз. Это нелепое положение длилось до тех пор, пока не додумались назначать к приходу поездов дежурные колхозные подводы. Но и они бывали не всегда. Во время разных «кампаний» люди напрасно ждали на вокзале подводы, наблюдая, как новый правящий класс подъезжает на «своих» и на них же отъезжает.

В течение первого же месяца после введения колхозов все ямы с нечистотами переполнились — вывозить было некому. Мы были вынуждены поставить этот вопрос на заседании рика. Вызвали зампредколхоза, который заявил, что никто не согласен садиться на бочку, говорят: «Мы все теперь равны, мы все теперь служащие».

Думали, обсуждали, предлагали разные мероприятия, в большинстве, конечно, репрессивные. Но секретарь райкома с ними не соглашался, утверждая, что колхозников еще больше озлоблять никак нельзя. В конце концов решили нанять людей, как прежде — за плату.

Но вскоре вопрос разрешился по-иному: страна переполнилась арестованными, их и заставили «садиться на бочку». А впоследствии в колхозах создали еще и соответствующую должность.

Дважды в неделю заседала врачебная колхозная комиссия, тянувшаяся иногда часами. Переутомленный врач, принявший не менее восьмидесяти человек, нередко спрашивал мужчину, была ли беременность. Или писал рецепт: бронхит — 0,3, шесть порошков. Аптекарь, зная условия работы, отпускал нужный порошок.

В задачу комиссии входило определить степень трудоспособности по упрощенной классификации: «трудоспособен», «пригоден к легкому труду», «нетрудоспособен». Вторую категорию еще можно было оговорить в случае какой-нибудь особенности заболевания. Каждый колхоз получал длинный список с перечнем видов легкого сельскохозяйственного труда. Списка никто не придерживался, да и не мог придерживаться.