Воспоминания корниловца (1914-1934)

— Ни в какой армии я не служил.

— У белых никогда?

— Никогда…

— Офицером не были?

— Нет, студент-медик не может стать офицером.

— Говорят, что в 1919 году вы были у себя дома.

Кто же об этом донес? — думаю.

— Был, — говорю, — но меня, как революционера, арестовали, а потом я вернулся обратно.

— С какими документами вы уехали и как могли белые вас выпустить? Значит, вы для них были благонадежным?

— Я же был австрийским военнопленным, уехал с эшелоном, как австрийца меня особенно не проверяли.

— А на какую территорию вы вернулись? Занятую белыми?

— Да…

Чувствую: засыпался.

— Можете идти.

Через день вывесили результаты чистки: “Считать прошедшим чистку по второй категории. Срок предъявления дополнительных документов трехдневный”. Объяснили: за три дня я должен достать свидетельство, что не служил в Белой армии. Достать я его, конечно, нигде не мог, а фальшивое могло оказаться роковым, так как их подбрасывало само ГПУ, а потом арестовывало. Положение было отчаянное. Если не предоставлю удостоверения, то меня не только исключат, а начнут копаться в моем недавнем прошлом, и тогда расстрела не избежать.

Не оставалось ничего другого, как плюнуть на все и искать помощи у упомянутого уже чекиста Шупиновича, чеха, служившего в Сербской добровольческой дивизии, который меня смутно помнил и на улице всегда здоровался. В Чека он больше не работал, спился окончательно, страдал зрительными и слуховыми галлюцинациями и числился за каким-то учреждением, продолжая быть агентом ГПУ. Года через два он мне в пьяном виде, пересыпая речь отборными ругательствами, рассказал, с каких пор у него такое состояние:

— Была у нас свадьба… Ты знаешь, что такое свадьба? Шлепка! Ну например, тебя или кого другого нужно шлепнуть. Комендант заходит в команду и говорит: “Ну, мать вашу, ребята, мне нужны три туза для свадьбы!” Дают им, понимаешь, хорошую шамовку и нюхары (кокаин. — А. Т.), еще чего, если захотят, и айда, наших нет, к… Ну и, понимаешь, мне пришлось их шлепнуть штук пятнадцать. А последний, русский, штабс-капитан, говорит: “Ах ты сволочь, а еще чех, славянин, и расстреливаешь русских людей!”… Понимаешь, как нож в сердце, руки задрожали… но я его все-таки к… матери. Но больше не мог. Не могу и не хочу. Ну его к…

Значит, пришлось, хочешь не хочешь, искать помощи у убийцы:

— Слушай, Жора, меня вычистили!

— Откуда?

— Из ВУЗа.

— Кто?

— Да Васильковский вопросы задавал.

— Васильковский? Хромой, патлатый такой?

— Да, да, он!

— Ах ты, мать его!..

— Ты его знаешь?

— Как же, вместе в тройке работали. Такими делами заворачивали, душа вон! Пошли, я ему морду набью!

— Слушай, ты же помнишь мою фамилию, не перепутай.

— Не беспокойся, все будет на ять, как по маслу!

Зашли в канцелярию, народу порядочно. Останусь, думаю, лучше у дверей, а то он как начнет разворачивать свой лексикон!

— Здорово, Васильковский! Как живешь? Что же ты, мать твою, моего друга и товарища вычистил? Я его давно знаю и ручаюсь. Чтоб ты его сразу восстановил!

— Я же не знал. Если ручаешься, сделаем. Но напиши поручительство.

— Ну, готово! Видишь, как это у нас на ять делается? Как по маслу! Приходи ко мне, напишем.

Я пришел вечером: “Жора где-то пьет, раньше утра не жди”. На следующий день утром: “Жора не пришел”. Вечером: “Пришел как свинья пьяный и опять ушел”.

Уже третий день, срок кончается! Всех знакомых на улице спрашиваю, не видали ли Жору? Один, наконец, видел: “Он, наверное, на Красной сейчас”. Догнал его на Красной:

— Жора, я же тебя всюду ищу! Напиши, а то поздно будет!

— Ну давай бумагу!

Я заскочил в ближайший магазин (уже начинался НЭП):

— Ради Бога, дайте бумагу и чернил! У меня чистка!

Подробнее объяснять не надо было. Сразу все дали, а сами вышли на улицу, полюбоваться картинкой советской действительности.

— Где же писать?

— Да вот тут и пиши, сядем.

Сели мы на тротуар, ноги на мостовую. Час дня, вокруг народ.

— Что же писать?

— Пиши в комиссию по чистке, что меня знаешь и за меня ручаешься.

— Черт, неудобно писать!

— Пиши на моей спине.

Он начал писать, но потом заругался, неудобно… Я снял фуражку, сложил ее вдвое, положил на нее бумагу. Текст ручательства я забыл, помню лишь, что оканчивалось оно словами “чтобы его не вычистить”.

Вот так с помощью фашиста Муссолини я попал в ВУЗ, с помощью чекиста Шупины его окончил…

Правда, за мной еще какое-то время следили, я даже знал в лицо нескольких ходивших за мной “топтунов”. Но конечно, следили как за иностранцем, участника Белого движения во мне, слава Богу, не подозревали.

Профессура Краснодарского мединститута

Преподавательский состав мединститута был довольно пестрым. Были превосходные профессора, были на некоторых кафедрах неплохие врачи с большим практическим стажем. Были и никчемные выскочки с разными заслугами перед революцией.