Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910-1930-е годы

Немного о нашем хозяйстве: мы живем верстах в 10–12 от Москвы, у нас 50 десятин земли, из нее — половина пашни. Основа хозяйства — коровы и молоко, поля наши приспособлены для нужд скотоводства: травы (клевер), вика (луг природный), корнеплоды (свекла, турнепс, картофель), зерновые (пшеница, рожь). Коров у нас сейчас девятнадцать, лошадей… Есть пасека в зачатке, ульев десять, десятина старого сада, думаем закладывать новый сад. Начали в этом году строить дом для жилья (старый — очень ветхий).

Вообще в хозяйственном отношении жить можно, конечно, при наших скромных потребностях.

Еще мне хочется сказать тебе (хотя я не говорил с остальными коммунарами, но я думаю, никто не будет против, тем более что Клементий Красковский знает тебя лично), что в случае неудачи там у нас найдется для тебя угол и место в коммуне…

У меня есть мечта, что, может быть, усилиями ряда лет удастся собрать в нашей коммуне кучку людей искренних, более или менее близких друг к другу по взглядам, не вздорных, трудолюбивых; я думаю, что тогда можно было бы наладить более нормальную жизнь, чем та, какая у нас идет сейчас.

Мне жаль, что лучшие силы так рассеяны и борются врозь, а иногда думается: что, может быть, это так и надо.

Ну, пока кончаю и буду ждать ответа. Адрес: Москва, Теплый Стан, п/о коммуна "Жизнь и труд", Борису Васильевичу Мазурину.

Письмо четвертое

Дорогой друг Яков Дементьевич! Получил твое письмо, а также читал твое письмо Льву Семеновичу (он сейчас живет у нас). Что мне отвечать на твои жгучие вопросы?

У меня сейчас голова идет кругом. О Перловке ты уже знаешь, но там они отчасти были и сами виноваты в своем разложении изнутри, но вот во вчерашней газете напечатано постановление Моссовета о ликвидации коммуны имени Льва Толстого (Иерусалим); там другой вины нет, кроме той, что люди (коммунары) не захотели принять на совместное жительство людей незнакомых и другого направления мысли. Против нас уже начались действия со стороны волостного И. К.-а, и надежды уцелеть у нас нет. Многие из иерусалимцев и из нас не имеют куда пойти; имущество вряд ли дадут нам разделить. Тяжелый труд многих лет идет насмарку. Так что положение трудное, но Бог даст — всё к лучшему. Мы никто не унываем.

Прости, пожалуйста, что мало пишу, голова не варит, может быть, потом, когда освободят нас от коров и прочих хозяйственных забот, будет побольше времени, тогда напишу больше. Как в вашей местности, есть ли возможность получить землю в надел; есть ли возможность там жить; дорого ли станет построить маленький домик; дорого ли стоит лошадь, корова? Сообщи, пожалуйста, мне эти сведения: хорошо иметь в виду различные возможности на случай переселения. Желаю всего хорошего и светлого.

Борис Мазурин. Москва, Теплый Стан, коммуна

"Жизнь и труд". 8 апреля 1929 года.

Письмо пятое

Дорогой Яков Дементьевич! Подучил твое письмо и спешу ответить. Я очень рад за твою готовность и стремление к объединению, но спешу предупредить: не торопись и не предпринимай никаких шагов, кроме обдумывания и связи с нами.

Дело в том, что мы очень добивались каких-либо гарантий и специального постановления высших органов о том, что нас на новом месте не будут тревожить, но мы этого не добились. Нам сказали устно, что "таких исключений для вас мы делать не можем", но обещали, когда мы переселимся, дать инструкцию местному облисполкому насчет нас, но всё это голословные заявления и потому размах переселения надо сократить.

Мы думаем, что в первую очередь переселиться и взять эту задачу — быть пробным камнем, взяв на себя, как наша коммуна и коммуна наших друзей под Сталинградом.

Дело в том, что нашей коммуне все равно здесь не выдержать; ты и так удивляешься, как это мы уцелели, да и правда, что каким-то чудом. Напор был силен, у нас было взято всё: и штамп, и печать, и привели новых людей, назначили из них совет, а нас под суд и т. д., но мы не пали духом, не сдались сразу — и вот уцелели, хотя для труда время с 13 января и по сей день пропало. Еще только вчера Кассационный окружной суд подтвердил приговор народного суда, который приговорил меня и Клементия к двум годам высылки, а еще трех человек по году, но мы будем бороться дальше. Нас осудили как совет лже-коммуны, хотя мы разбили все обвинения суда, но дело решено было вне суда.

Сталинградская коммуна уцелела тоже только крайней твердостью, но потеряла всё имущество (забрали), но посев все-таки произвели на себе вручную и на двух клячах. Их теперь оставляют на месте, но они народ боевой и хотят пытать счастья вместе с нами.

Так вот, на днях, мы, трое ходоков, думаем выехать для выбора места или в Семиречье, или в Кузнецком районе (Алтай); когда будет что выяснено, сообщу тебе, а пока трудись спокойно; а в случае же невозможности оставаться на месте, пиши к нам в коммуну, может быть, можно будет присоединиться к нашей коммуне и сейчас.