Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910-1930-е годы

Всем своим существом я против насилия. Я сторонник ненасилия над другими людьми. Я сторонник — не насилием перевоспитывать других, а убеждением побуждать людей осознать в себе разумное, высшее сознание. Но прежде чем пробуждать других к сознанию, я должен сначала в себе самом раскрыть, осознать и проявлять Сознание Истинной Жизни. Поворачивать в ту или другую сторону сначала я имею право только себя. Улучшать и перевоспитывать прежде всего я должен себя, пользуясь, конечно, добытым человечеством общим коллективным миропониманием.

Перевоспитывая самого себя, конечно, я не могу ставить эгоистических рамок: я не хочу вариться только в собственном соку, зная, что истинная, высшая жизнь только в единении с другими людьми и другими существами, а поэтому я с радостью буду помогать людям-братьям и сообща с ними раскрывать ложную веру в неразумную жизнь. Но помогать по-сократовски, только тогда, когда в этом является необходимость, а не насильное навязывание, если люди не хотят этого понимать — помогать, как бабка-повитуха помогает при рождении ребенка. С радостью буду помогать и сообща уяснять истинный смысл жизни, достойный звания члена коммунистического общества, достойный звания человека, живущего не насилием и разъединением, а любовью и единением с другими людьми и другими существами. Жизнь должна быть Разумна, Едина, Божественна; насилие же неразумно.

Я. Драгуновский. 1 мая 1935 года.

1936–1937. Из "Обращения" (Написано в связи с арестами в коммуне. Адресовано правительству.)

Дорогие друзья! Мы смотрим картину!

Перед так называемым судом на так называемой скамье подсудимых находятся так называемые толстовцы.

Эти явления я называю так потому, что ни одно из них не обладает абсолютной идеальной истиной, а потому и не носит постоянного, положительного характера, а лишь временный, относительный.

Суд? Может ли суд признать за собой, что он обладает абсолютной правдой, что он безошибочно судит и наказывает других? Бессомненно нет! Судят приблизительно, иногда и с большими ошибками, словом, что иногда Бог на душу положит.

Толстовцы? Могут ли толстовцы сказать, что они обладают абсолютной истиной и проявляют ее в жизни безошибочно? Бессомненно нет! До некоторой степени истинный смысл жизни только нащупывается и частично проявляется.

Скамья подсудимых? Является ли эта грань, разделяющая людей на осуждающих и осуждаемых, абсолютно необходимой и постоянной вещью, если даже и жизнь людей будет иной, чем теперь? Бессомненно нет! Эта скамья будет до тех пор, пока люди не нашли точку опоры, объединяющую людей в одно целое.

Общество пролетарского государства хотя пока бессознательно, но уже во многом руководится разумом, этим альтруистическим, интернациональным средством, объединяющим людей для устройства нового быта, нового понятия о жизни; для устройства нового, бесклассового общества, для устройства идеально-коммунистического общества.

Толстовское общество в основу своих понятий о жизни кладет тот же разум, то же высшее сознание, что и общество пролетарского государства, и частично сознательно начинает проявлять в своей жизни этот разум. Но часто, конечно, и у толстовцев разум проявляется не всегда сознательно, как и у людей государственного общества.

Если бы этот общий источник, объединяющий людей, — разум был основан в его наивысшем достижении в данное время и проявлялся бы в жизни как тем, так и другим обществом, прекратилось бы тогда и недоразумение между этими обществами. Исчезла бы тогда и скамья подсудимых, эта грань, разделяющая людей на наказывающих и наказываемых. Лишь тогда скорее поняли бы друг друга, поняли бы тот общий идеал, к которому они стремятся.

В данном случае настоящее явление нельзя назвать судебным процессом, где правда судит неправду, а скорее должно бы принять вид собеседования, обмена мнениями, уяснением коренных вопросов жизни для взаимного, более ясного понимания и уважения, для подведения жизненных понятий и проявлений под общую рубрику — разума.

Если же вопреки всему в нас прекрасному, вопреки нашему разуму суд все же будет судить и присуждать как преступников, то такое явление будет противоречить нашему высшему сознанию. Тогда разум не будет ставиться как руководящее и объединяющее начало, а как благозвучное слово, прикрывающее наши ошибки. Разум будет считаться не коренным источником жизни, а придаточным. И судить тогда будут не мнимых преступников толстовцев, не сделавших никакого преступления, а будет разбираться и судиться идея. Будет судиться понятие о жизни. Будет судиться мировоззрение, кладущее в свою основу Разум. Будет рубиться тот сук, на котором сами сидим.

Но все же есть надежда на положительный исход дела. Есть надежда, что общество пролетарского государства поймет положительную сторону толстовского общества. Поймет стремления и идеал пионеров новой, лучшей жизни. А поняв это, простит и те недостатки и несовершенства, не изжитые людьми толстовского общества.