Воспоминания. Лидер московских кадетов о русской политике. 1880–1917

Наши «союзники слева» объясняли нам наши успехи на собраниях тем, что сами наши избиратели были «отсталый» народ, мелкий «буржуй»; иронически нас приглашали прийти развивать наши теории на фабрику перед рабочими или в деревню перед крестьянами. Очень возможно, что там и говорить бы нам не дали. Там уже внушали, что жизнь – борьба классов, что пришло их время господствовать; это говорилось и рабочим и крестьянам. По схеме Маркса господином над всеми другими будут трудящиеся классы, те, которым от революции нечего терять, «кроме цепей». Они разломают тот строй, который образовался сейчас, и создадут «бесклассовое общество», где все будут счастливы. Вот что прежним обиженным классам внушали тогда, чему они стали верить, в чем видели будущее «общее счастье». Нам трудно бы было словами подрывать в них эту веру; она была слишком для них привлекательна. Ее разрушила жизнь, когда после периода ломки старого наступил момент построения того, что было обещано. Жизнь тогда показала, что эти перспективы были самообманом, если не просто обманом. Не создалось «бесклассового общества». Сейчас в Советской России есть два противоположных класса: рабов и господ. «Рабочий класс» вовсе не господин; напротив, он скорее раб, который работает по приказу там, где ему велят, без права себя защищать. Господа же – это партия, которая управляет всей государственной жизнью. Даже в самой партии есть всегда господа. Когда в ней самой пошла борьба с оппозицией – эта оппозиция претендовала только на то, чтобы, по крайней мере, в партии была демократия. Ей и этого не дали, а оппозицию в ней уничтожили. Вот все, что от нового порядка получили трудящиеся. Теперь в СССР это всем ясно, но этого ни говорить, ни думать уже не позволяют. А тогда в эти обещания верили и за эти мечты многие гибли. Идти к этим классам, рабочих и крестьян, когда они сидели отдельно, на фабриках или в деревне, и говорить им не о перспективах их полной победы над другими, а о соглашении всех, было бы то же, что в разгаре битвы, когда победа кажется близкой, заговорить о соглашении с расстроенным и отступающим неприятелем. Это показалось бы преступной изменой, за которую можно только карать. В этом было преимущество наших избирателей – городской демократии; она не была особенным классом и не претендовала властвовать над другими; в ней были перемешаны все. На наших собраниях нельзя было без протеста проповедовать будущее господство одних над другими. Самый подход к вопросам был здесь другой. Говорили не о «войне до полной победы», а об основаниях справедливого мира; о совместной работе всех классов в интересах всего населения, о том, что нужно для всех без изъятия, а не для одних будущих «повелителей». Потому на всех этих собраниях слушали и не защитников старого строя и его прегрешений, и не тех, кто хотел установить новую диктатуру, а именно нас, на кого обрушивались и справа и слева.

Это обнаружилось при выборах в 1-ю Думу. Тогда избирательные собрания были абсолютно свободны; на них мог приходить и говорить, кто хотел. При двустепенной системе выборов, которая существовала тогда, когда для избрания от Москвы четырех депутатов надо было предварительно выбрать 160 выборщиков от всей Москвы, провести в них своих кандидатов было возможно только при посредстве организованной партии, которая рекомендовала и ручалась за многочисленных выборщиков. При этой системе и обнаружилось доверие к партии. И партия, которая разоблачала старый режим, но в то же время не выдвигала новых властителей, а рекомендовала соглашение всех для общего блага, отыскание его оснований совместными силами, была для избирателей понятнее и ближе. Кадеты боролись тогда на два фронта, против правых и левых. Левые сами им помогли тем, что по инициативе Ленина не выставили своих кандидатов в Государственную думу, предлагали ее бойкотировать, а на собрания приходили, только чтобы разносить кадетов, как отсталых. Они явно добивались не успеха конституционного строя, а революции. Выборы и дали на это ответ. Все 160 выборщиков по Москве (то же и в Петербурге) прошли исключительно по кадетскому списку. Уже сами эти кадетские выборщики по решению руководителей партии, чтобы исправить несправедливость избирательного закона, одно из депутатских мест по Москве уступили представителю рабочей курии, которая выбирала отдельно от остальных, но на общем собрании выборщиков от всей Москвы не имела никакого шанса в Думу провести своего кандидата. Кадеты отдали им одно свое место, пожертвовав для этого Долгоруким; от кадетов были выбраны Муромцев, Кокошкин и Герценштейн, а от рабочих – социал-демократ, типографский наборщик Савельев.