Воспоминания о Бабеле

Разумеется, дело читателя - присоединиться к той или иной позиции в полемике, далеко выходящей за рамки собственно литературной проблематики. Дело же историка советской литературы состоит в том, чтобы по достоинству оценить художественное произведение, учитывая и степень его популярности за рубежом. Игнорировать этот фактор - значит быть по крайней мере опрометчивым. Поэтому приведу всего лишь один пример "в пользу" Бабеля. В середине шестидесятых годов Илья Эренбург обратился к авторитетным зарубежным писателям с просьбой высказать свое отношение к Бабелю. Пришло немало лестных откликов, и среди прочих особенно примечательным оказалось письмо Марии Майеровой о "Конармии", хорошо известной читателям в Чехословакии. "Это было начало эмоциональной связи между рождающейся Красной Армией и чешскими коммунистами..." 1 Как говаривали в старину, такие слова дорогого стоят...

1 Архив А. Н. Пирожковой.

Тема человеческого достоинства, противопоставленного душному мирку наживы, роднит "Одесские рассказы" с отдельными сюжетами о босяках молодого Горького. Налетчики Бабеля, эти "аристократы Молдаванки", одетые в рыжие пиджаки и малиновые жилеты, - странные налетчики. Они грабят только богатых и стреляют только в воздух, "потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека". Как удалось сочетать разоблачение бандитов с их ироническим, почти любовным расцвечиванием, навсегда останется секретом бабелевского мастерства.

Таков в общих чертах портрет молодого писателя, от которого, как писал Горькому Константин Федин в июле 1924 года, "все в восторге".

"Заветный труд"

Для начинающего писателя в блестящем литературном дебюте всегда кроется серьезная опасность: трудно продолжать на той же высокой ноте, с которой начал, даже если ты очень талантлив.

Именно в таком положении оказался Бабель после успеха "Одесских рассказов" и "Конармии". Понимая необходимость писать как-то иначе, нежели раньше, стремясь расширить тематический и жанровый диапазон, писатель, по собственным словам, "исчез из литературы". В письме к А. М. Горькому от 25 июня 1925 года есть интересное признание: "В начале нынешнего года - после полуторагодовой работы - я усомнился в моих писаниях. Я нашел в них вычуры и цветистость". Даже мастерски написанная в 1926 году пьеса "Закат" не принимается Бабелем во внимание. Очевидно, драматическая история семейства Менделя Крика расценивается им не более как продолжение "одесской" темы.

Эти годы (1925-1929) в творческом развитии писателя можно считать периодом переоценки уже апробированных эстетических ценностей. Вопрос о дальнейших художественных поисках встает перед автором "Конармии" как никогда остро, в работе наступает перелом. Появляется желание писать "плавно, длинно и спокойно". Результатом эксперимента стала неоконченная повесть "Еврейка", читая которую нельзя узнать Бабеля. Об изменениях, происходящих в художественном сознании писателя, говорят, к сожалению, только его письма, так как, кроме повести, нет никаких материалов, позволяющих судить о характере этих изменений. "Вот главная перемена в многострадальной жизни, дорогой мой редактор, - жажда писать длинно!" сообщал Бабель В. Полонскому весной 1929 года. Попытки, однако, не увенчались успехом. Сам Бабель объяснил позднее ситуацию так: "Почему я мало печатал в последние годы? Все старался переломить себя, научиться писать длинно. Затея была гордая, но неправильная". Если продолжить мысль, то напрашивается следующий вывод: Бабель окончательно осознает главное в своей писательской манере, а именно - что его художническая индивидуальность наилучшим образом проявляется в жанре новеллы, короткого очерка, миниатюры.

Но тоска по большому эпическому полотну никогда не покидала писателя. "Вы знаете, что я не написал романов, - говорил Бабель Георгию Маркову. Но скажу вам откровенно: самое мое большое желание в жизни - это написать роман. И я не раз начинал это делать. К сожалению, не выходит. Получается кратко. Значит, таков мой психический склад, таков строй души".

Можно понять это желание "написать роман" и вообще "писать длинно". Оно продиктовано не только писательским самолюбием, но в первую очередь осознанием того бесспорного факта, что в советской прозе все сильнее дает себя знать тенденция эпического отображения действительности ("Жизнь Клима Самгина", "Тихий Дон", "Хождение по мукам").

Бабель переживал эти изменения, может быть, особенно мучительно именно в силу своего яркого таланта. Успех "Конармии" не только не вскружил ему голову, но заставил задуматься о невозможности эксплуатировать далее старую тему и уже выработанную интонацию. Правда, "хвосты" (как он сам говорил) в виде рассказов "Аргамак" и "Поцелуй" продолжали "тянуться", но они были именно "хвостами", и ничем больше.