Воспоминания о будущем

Записка на моей тумбочке уже превратилась в целое послание, испещренное сердечками на полях и цветистыми фразами о мальчике, с которым я познакомилась сегодня и которого не помню в будущем.

Сейчас я не хочу думать о том, чем это объясняется.

Но вот это — это непременно нужно напечатать, быстро и просто, как дозу анестезии, не позволяя себе задумываться над словами и собственными чувствами.

Сейчас слишком поздно, чтобы задумываться. Мне пора спать.

10/21 (Втор.) Сегодня вечером, когда я уже засыпала, на меня обрушилось ужасное воспоминание. Самое страшное из всего, что я помню. Честно. Смогла разглядеть немного, но помню, что стою в толпе людей, одетых в черное. У всех скорбные лица.

Слышу пение птиц и рыдания. Рыдания ужасны, поэтому стараюсь слушать птиц. Пахнет весной… и срезанной травой. Мне кажется, что это утро, но небо серое, поэтому точно не могу сказать. Запросто может оказаться вечер.

Ужасная мысль: а вдруг это похороны мамы? Нет, не может быть, она плачет громче всех. Она здесь. Живая.

Наводящая ужас статуя какой-то святой женщины (может быть, это ангел?) на участке через один слева… Статуя вырезана из зеленого камня, и вид у нее такой, словно она наблюдает за нами.

Заканчиваю печатать и сохраняю файл на рабочем столе, озаглавив его соответствующе: «Страшное воспоминание».

Распечатываю страничку и кладу ее под рукописную напоминалку: легкомысленные цветочки и сердечки на черно-белом отчете о мрачном будущем.

Я снова забираюсь в постель, второй раз за ночь выключаю свет и думаю о мальчике, имени которого не знаю, но тут же упрекаю себя за то, что могу думать о нем, когда впереди такие ужасные события.

В разгар этой борьбы с собой и угрызениями совести подкравшийся сон берет меня за руку и утягивает на глубину.

И тогда все, что не было записано или запомнено, исчезает.

Глава восьмая

Вообще-то меня с самого начала должны были насторожить четыре девочки, явно чем-то взбудораженные с утра пораньше. Стоило мне войти в школу, как это четырехголовое чудище уставилось на меня во все свои восемь глаз, зашикало и зашепталось, а когда я прошла мимо, выстрелило целой очередью смешков мне в спину.

Проходя через вестибюль, я замечаю множество ярко-зеленых листовок, расклеенных по всем стенам. Но я настолько погружена в тревожные мысли о незнакомых мальчиках, похоронах и скандальных интрижках, что мне даже в голову не приходит разглядеть листовки получше.

Но когда я выхожу в главный коридор и пытаюсь обогнуть стоящую под руку парочку, мне в глаза бросается фотография на листовке.

И я прирастаю к месту.

Потому что на зеленом листочке красуется самая ужасная, самая унизительная и самая постыдная фотография моей персоны.

Из утренних записок мне известно, как я оказалась в таком виде. Я знаю, почему я так одета, но понятия не имею о том, каким образом этот неприятный эпизод положил начало общешкольной кампании.

Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Я без всяких записок знаю, что за этим стоят чирлидерши.

Вернее, чирлидерша.

Но почему сейчас? Судя по моим записям, пожарная тревога была в пятницу.

Может быть, у чирлидерш ушло пять дней на то, чтобы разобраться, как работает копировальный аппарат?

Некоторое время я прилежно исполняю роль валуна, торчащего посреди бурной реки, а потом вдруг вспоминаю о Чокнутом. Сегодня я его еще не видела и не думаю, что увижу.

Какой бы хорошенькой я ни была, как бы чудесно ни выглядели сегодня мои волосы, все это не имеет никакого значения — никто не захочет встречаться с парией.

Но я не хочу быть парией!

Я заставляю себя сойти с места и идти дальше, но это очень трудно, потому что все проходящие мимо с любопытством разглядывают меня. Листовки повсюду, они пестрят на строгих школьных стенах, кричат, кричат, кричат.

Сначала я стараюсь не смотреть.

Но не могу удержаться.

Через некоторое время я замечаю новые подробности. Оказывается, листовки выполнены в виде полицейского плаката «Разыскивается» с нарисованной фломастером решеткой, из-за которой на зрителей смотрю я — с безумным взглядом, вздыбленными волосами, полуголая, в футболке с кошачьей мордочкой и блевотным слоганом.

«Пусть день будет мурррным».