Воспоминания о Евгении Шварце

К сожалению, в Чукоккале очень мало материалов, относящихся к Серапионовым братьям. Эта литературная группа возникла в Доме искусств. То были молодые писатели, многие из которых впоследствии сыграли заметную роль в советской литературе: Константин Федин, Мих. Зощенко, Мих. Слонимский, Всеволод Иванов, Елизавета Полонская, Вениамин Каверин, Лев Лунц, Николай Тихонов, Николай Никитин. На их собраниях часто бывали Юрий Тынянов, Евгений Шварц и Валентин Стенич.

В 1922 году тяжело заболел Лев Лунц. Ему пришлось спешно уехать за границу лечиться. Серапионы устроили прощальную вечеринку. В тот день у меня не было возможности участвовать в ней, и я попросил Евгения Шварца, бывшего в то время моим литературным секретарем, передать мой привет отъезжающему, причем предложил Евгению Львовичу взять с собой на вечеринку Чукоккалу, чтобы каждый участник чествования написал там о Лунце хоть несколько строчек. Но Шварц, опасаясь брать с собой такую книгу на пиршество, оставил ее дома в ящике своего стола. Явившись ко мне на другой день с повинной, он объяснил свой нерадивый поступок такими стихами:

Отрывок из трагедии «Секретарь XV»

Монолог секретаря. Д. V, картина VIII

Секретарь.

Корней Иванович! Чукоккала была
В руках надежных! Невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированьи
Забыли осторожность. Лева Лунц,
И Федин, и Замятин, и Каверин,
Полонская известная, Гацкевич[23]

. (1)И Харитон[24]. (которые дрожали
Благоговейно) — все они
Чукоккалу пытались обесчестить.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля!
И вот я, притворившись огорченным,
В разгаре пира, глядя, как Радищев[25],
Ваш родственник (и сам в душе палач),
Пьет пиво и кричит: «Эван-эвое!»,
Как Лева Лунц почесывает челюсть
Слегка испорченную. Как старик Замятин
Жует мундштук с английскою улыбкой, —
Я произнес дрожа, как прокаженный:
«Увы мне! Братья…» Все остолбенели —
Радищев уронил котлетку. Лева
Воскликнул: «мама!»[26], засмеялась Зоя,
Замятин плюнул. «Братья!» — я заплакал.
Чукоккала лежит в моей квартире,
Нечаянно покинутая. Фреры![27].
«Экрир е дифисиль![28] И трудно
Служить безукоризненно. И я
Обычно аккуратный — опозорен!»
Умолкли все. И в мертвой тишине
Стучали слезы в грязные тарелки.
И вдруг М. Л. Слонимский,
Потомок Венгерова, Вестника Европы
И Стасюлевича[29], заговорил, качаясь:
«Мы возьмем бумажки и напишем
Слова для Лунца лестные. И завтра
В Чукоккалу их, поплевав, наклеим» —
Восторженные вопли! — и котлета
Исчезла в пасти сына вашего. И Лева
Сказал: «Не надо мамы!» И опять
Замятин улыбнулся по-английски.

* * *

Все. Дорогой учитель! Неужели
Я плохо вел себя. Рукопожатья
Я жду за мудрую лукавость. Dixi[30]

.Ваш верный ученик

Евгений Шварц (2

)

К 1924 году Серапионы сочли себя вынужденными поступить на государственную службу и стать работниками разных издательств. Михаил Слонимский пишет об этом в своих мемуарах так: «К тому времени мы уже состояли в редакциях. В только что основанном журнале „Звезда“ работал К. Федин, до того редактировавший журнал „Книга и революция“. Александр Лебеденко, в ту пору начинающий прозаик и ответственный секретарь „Ленинградской правды“, привлек меня в редакцию журнала „Ленинград“. Нам вместе с друзьями нашими из числа пролетарских писателей прозаиком Сергеем Семеновым и поэтом Ильей Садофьевым удалось организовать в Госиздате издание альманаха „Ковш“»[31]. По этому поводу Евгений Шварц написал в Чукоккале такую сатиру:

Стихи о Серапионовых братьях, сочиненные в 1924 году