Воспоминания о Ф. Гладкове

Кто-то еще увещевал и кто-то поносил «Кузницу», но пресловутый «оргвопрос» как-то сам собой сполз с порядка дня, и фракция, не голосуя его, перешла к обсуждению кандидатур в выборные органы МАПП. Руководители МАПП предложили список с довольно значительным представительством от «Кузницы», и этот список прошел почти единогласно. Мы голосовали вместе со всеми, как бы подчеркивая этим свое удовлетворение по поводу того, что «оргвопрос» отодвинулся и в руководстве мы получаем достаточное количество мест. О том, что мы снимаем свое заявление о выходе из РАПП, решили не объявлять во всеуслышание, чтобы лишний раз «не дразнить гусей». Да и без того было понятно: если участвуем в выборах и входим в правление, значит, остаемся в РАПП.

В несколько минут закончилось и пленарное заседание конференции, проходившее при сильно поредевшем зале.

На другой день мы с Федором Васильевичем отправились к И. М. Варейкису, тепло встретившему нас. Оказалось, что Варейкис действительно «думал как раз то же самое, что и мы», — он признал нашу позицию отвечающей линии партии в художественной литературе и «маневр» на заседании фракции тактически правильным. Больше нам ничего и не требовалось.

Вскоре Ф. В. Гладкову и мне опять пришлось идти в Пролеткульт, на заседание вновь избранного правления МАПП. Проводилось оно уже не в большом зале, а на верхнем этаже, в квартире руководителя Пролеткульта Валериана Федоровича Плетнева. Меня, признаться, удивила такая привязанность МАПП к Пролеткульту, о существовании которого я незадолго до этого и не подозревал, — он, по моим предположениям, уже давно должен был бы самоликвидироваться. Мне думалось тогда: если для конференции и можно было воспользоваться залом Пролеткульта, то заседание правления следовало провести в Доме Герцена на Тверском бульваре или в Доме печати на Никитском бульваре, в любой редакции или издательстве.

Квартира Плетнева, куда нас пригласили, оказалась не менее запущенной, чем гардеробная и зал бывшего морозовского дворца. Хозяин держал в квартире охотничьих собак. Сам он, добродушнейший и веселый здоровяк, в своей несколько беспорядочной обстановке, среди псов и старинных кресел, в куртке с расстегнутым воротом, скорее напоминал бесшабашного помещика из отставных гусар, а не «глашатая новой пролетарской культуры».

В общем, заседать в Пролеткульте, при всем радушии его главы, было как-то неуютно и неуместно. В конце заседания Ф. В. Гладков с присущей ему прямотой предложил поблагодарить гостеприимного хозяина и в дальнейшем устраивать заседания правления МАПП в каком-нибудь другом месте. Я поддержал Федора Васильевича, но рапповцы и сам Плетнев решительно запротестовали. По-видимому, руководители РАПП и не мыслили себя в отрыве от Пролеткульта, никуда не хотели уходить из-под одной с ним крыши.

* * *

В конце июня 1925 года комфракция «Кузницы» заслушала мое сообщение о конференции МАПП, о выступлениях Ф. В. Гладкова, о нашей позиции на фракции МАПП и о разговоре с И. М. Варейкисом. Следуя совету Варейкиса, мы тут же решили просить Московский комитет партии заслушать доклад комфракции «Кузницы» и наметили основные направления этого доклада[2].

1 июля 1925 года на первой полосе «Правды» была опубликована давно ожидаемая резолюция ЦК «О политике партии в области художественной литературы». Самыми разными литературными кругами и группами этот документ был встречен с большим удовлетворением. Казалось, положен конец администрированию со стороны РАПП и заушательствам, каким подвергались писатели в журнале «На посту», выходившем спорадически с 1923 года под редакцией лихой тройки «Волеро» (Волин, Лелевич, Родов). Последний номер этого органа вышел перед опубликованием резолюции ЦК, в июне 1925 года, и последним ударом, нанесенным в нем по «Кузнице», явилась статья некоего Ал. Гербстмана. Поэзия «кузнецов», ославленная в прошлом как «космическая», объявлялась на этот раз «кустарно-ремесленнической», причем в качестве адепта такой поэзии Гербстман прорабатывал Василия Казина. Ф. В. Гладков и весь актив «Кузницы» возмущались по поводу этого выпада и одновременно утешали себя: «В последний раз, в последнем номере!.. Наступают новые времена, веселее будем смотреть вперед!..»